Аристипп был родом из Кирены, а в Афины он приехал, привлеченный славой Сократа, как сообщает Эсхин. Перипатетик Фений из Эреса говорит, что, занимаясь софистикой, он первым из учеников Сократа начал брать плату со слушателей1 и отсылать деньги учителю. Однажды, послав ему двадцать мин, он получил их обратно, и Сократ сказал, что демоний запрещает ему принимать их: действительно, это было ему не по душе. Ксенофонт Аристиппа не любил: поэтому он и приписывал Сократу речь, осуждавшую наслаждение и направленную против Аристиппа2. Поносили его и Феодор в сочинении "О школах", и Платон в диалоге "О душе", как я уже говорил3.
1 (За это Аристотель ("Метафизика" III, 2, 996 а 32) причисляет Аристиппа к софистам.- 112.)
2 (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе II 1; III 8.- 112.)
3 (Платон. Федон, 59 be; см. ниже, III 36,- очевидно, III книга Диогена была написана раньше, чем II.- 112.)
Он умел применяться ко всякому месту, времени или человеку, играя свою роль в соответствии со всею обстановкой. Поэтому и при дворе Дионисия1 он имел больше успеха, чем все остальные, всегда отлично осваиваясь с обстоятельствами. Дело в том, что он извлекал наслаждение из того, что было в этот миг доступно, и не трудился разыскивать наслаждение в том, что было недоступно. За это Диоген называл его царским псом.
1 (Старший или Младший Дионисий имеется в виду в анекдотах об Аристиппе - не вполне ясно.- 112.)
Своей изнеженностью он вызвал колкость Тимона, который говорит так:
Чувствовал ложь Аристипп на ощупь - в особе столь нежной Это не диво!..1
1 (Намек на учение Аристиппа об ощущении ("внутреннем осязании"),- 112.)
Говорят, что однажды он велел купить куропатку за пятьдесят драхм. Когда кто-то стал осуждать его за это, он спросил: "А если бы она стоила обол1, ты купил бы ее?" Собеседник не отрицал. "А для меня,- сказал Аристипп,- пятьдесят драхм не дороже обола".
1 (Обол - мелкая медная монета, одна шестая часть драхмы.- 112.)
Однажды Дионисий предложил ему из трех гетер выбрать одну; Аристипп увел с собою всех троих, сказав: "Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех". Впрочем, говорят, что он довел их только до дверей и отпустил. Так легко ему было и принять и пренебречь. Поэтому и сказал ему Стратон (а по мнению других, Платон): "Тебе одному дано ходить одинаково как в мантии, так и в лохмотьях".
Когда Дионисий плюнул в него, он стерпел, а когда кто-то начал его за это бранить, он сказал: "Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?"
Однажды, когда он проходил мимо Диогена, который чистил себе овощи, тот, насмехаясь, сказал: "Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не пришлось бы прислуживать при дворах тираннов".- "А если бы ты умел обращаться с людьми,- ответил Аристипп,- тебе не пришлось бы чистить себе овощи"1.
1 (Ср. ниже, II 102 (о Феодоре), VI 58 (о Диогене).- 113.)
На вопрос, какую пользу принесла ему философия, он ответил: "Дала способность смело говорить с кем угодно". Однажды, когда его упрекали за роскошную жизнь, он сказал: "Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов". На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он ответил: "Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему1".
1 (Т. е. по неписаным законам естества.- 113.)
На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи - к дверям философов, он ответил: "Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают". Когда Платон упрекал его за роскошную жизнь, он спросил: "А Дионисий, по-твоему, разве не хороший человек?" И когда тот согласился, то сказал: "А ведь он живет еще роскошнее, чем я: значит, ничто не мешает жить роскошно и в то же время хорошо"1. На вопрос, какая разница между людьми образованными и необразованными, он ответил: "Такая же, как между лошадьми объезженными и необъезженными".
1 (В части рукописей этот анекдот помещен в II 76.- 113.)
Однажды, когда он входил с мальчиками в дом к гетере и один из мальчиков покраснел, он сказал: "Не позорно входить, позорно не найти сил, чтобы выйти".
Когда кто-то предложил ему задачу и сказал: "Распутай!" - он воскликнул: "Зачем, глупец, хочешь ты распутать узел, который, даже запутанный, доставляет нам столько хлопот?" Он говорил, что лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого. Однажды кто-то бранил его; он пошел прочь; бранивший направился следом и спросил: "Почему ты уходишь?" Аристипп ответил: "Потому, что твое право - ругаться, мое право - н слушать". Кто-то сказал, что всегда видит философов перед дверьми богачей. "Но ведь и врачи,- сказал Аристипп,- ходят к дверям больных, и тем не менее всякий предпочел бы быть не больным, а врачом".
Однажды он плыл на корабле в Коринф, был застигнут бурей и страшно перепугался. Кто-то сказал: "Нам, простым людям, не страшно, а вы, философы, трусите?" Аристипп ему ответил: "Мы оба беспокоимся о своих душах, но души-то у нас не одинаковой ценности".
Человеку, который хвастался обширными знаниями, он сказал: "Оттого что человек очень много ест, он не становится здоровее, чем тот, который довольствуется только необходимым: точно так же и ученый - это не тот, кто много читает, а тот, кто читает с пользою". Оратор, который защищал Аристиппа на суде и выиграл процесс, спрашивал его: "Что хорошего сделал тебе Сократ?" - "Благодаря ему,- отвечал Аристипп,- все, что ты говорил в мою пользу, было правдой".
Своей дочери Арете он давал превосходные наставления, приучая ее презирать всякое излишество. Когда кто-то спросил его, чем станет лучше его сын, получив образование, он сказал: "По крайней мере тем, что не будет сидеть в театре, как камень на камне1".
1 (Сиденья в греческих театрах были каменные.- 114.)
Кто-то привел к нему в обучение сына; Аристипп запросил пятьсот драхм. Отец сказал: "За эти деньги я могу купить раба!" - "Купи,- сказал Аристипп,- и у тебя будет целых два раба". Он говорил, что берет деньги у друзей не для своей пользы, а для того, чтобы научить их самих, как надо пользоваться деньгами. Когда его упрекали за то, что, защищая свое дело в суде, он нанял оратора, он сказал: "Нанимаю же я повара, когда даю обед!"
Однажды Дионисий требовал, чтобы он сказал что-нибудь философское. "Смешно,- сказал Аристипп,- что ты у меня учишься, как надо говорить, и сам меня поучаешь, когда надо говорить". На это Дионисий рассердился и велел Аристиппу занять самое дальнее место за столом. "Что за почет хочешь ты оказать этому месту!" - сказал Аристипп.
Когда кто-то хвалился своим умением плавать, Аристипп сказал: "И не стыдно тебе хвастаться тем, что под силу даже дельфину?" На вопрос, чем отличается мудрый человек от немудрого, он сказал: "Отправь обоих нагишом к незнакомым людям, и ты узнаешь". Кто-то хвастался, что может много пить не пьянея. "Это может и мул",- сказал Аристипп.
Кто-то осуждал его за то, что он живет с гетерой. "Но разве не все равно,- сказал Аристипп,- занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?" - "Все равно",- отвечал тот. "И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уж плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал?" - "Конечно, все равно".- "Вот так же,- сказал Аристипп,- все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал".
Его упрекали за то, что он, последователь Сократа, берет деньги с учеников. "Еще бы! - сказал он.- Правда, когда Сократу присылали хлеб и вино, он брал лишь самую малость, а остальное возвращал; но ведь о его пропитании заботились лучшие граждане Афин, а о моем только раб Евтихид".
Он был любовником гетеры Лайды, как утверждает Сотион во второй книге "Преемств". Тем, кто осуждал его, он говорил: "Ведь я владею Лайдой, а не она мною; а лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им".
Человека, который порицал роскошь его стола, он спросил: "А разве ты отказался бы купить все это за три обола?" - "Конечно, нет",- ответил тот. "Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение"1.
1 (Ср. ниже, VI 32.- 115.)
Сим, казначей Дионисия,- был он фригиец и человек отвратительный - показывал Аристиппу пышные комнаты с мозаичными полами; Аристипп кашлянул и сплюнул ему в лицо, а в ответ на его ярость сказал: "Нигде не было более подходящего места".
Когда Харонд (а по другому мнению, Федон) спросил: "Кто это такой пахнет духами?" - он ответил: "Это я, несчастный, а еще несчастнее меня персидский царь. Но подумай, ведь если все другие живые существа не становятся хуже от благовоний, то и человек тоже. А развратники, из-за которых добрые наши притирания пользуются дурною славою, пусть погибнут злою гибелью!"
На вопрос, как умер Сократ, он сказал: "Так, как и я желал бы умереть".
Однажды к нему зашел софист Поликсен и, увидев у него женщин и роскошный стол, начал всячески бранить его. Аристипп, подождав немного, спросил: "А не можешь ли нынче и ты побыть с нами?" - и когда тот согласился, то сказал: "Что же ты ругаешься? Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!"
Как сообщает Бион в "Диатрибах", однажды в дороге у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. "Выбрось лишнее,- сказал ему Аристипп,- и неси сколько можешь". В другой раз, когда он плыл на корабле и увидел, что корабль этот разбойничий, он взял свои деньги, стал их пересчитывать и потом, словно ненароком, уронил в море, а сам рассыпался в причитаниях. Некоторые добавляют, будто он при этом сказал, что лучше золоту погибнуть из-за Аристиппа, чем Аристиппу - из-за золота.
На вопрос Дионисия, зачем он пожаловал, он ответил: "Чтобы поделиться тем, что у меня есть, и поживиться тем, чего у меня нет". Другие передают его ответ так: "Когда я нуждался в мудрости, я пришел к Сократу; сейчас я нуждаюсь в деньгах и вот пришел к тебе". Он осуждал людей за то, что при покупке они проверяют, хорошо ли звенит посуда, и не заботятся проверить, хорошо ли живет человек. Впрочем, другие приписывают это замечание Диогену1.
1 (Ср. ниже, VI 30.- 116.)
Однажды Дионисий за чашей вина приказал всем надеть красные одежды и начать пляску. Платон отказался, заявив:
Нет, я не в силах женщиной одеться!
Но Аристипп принял платье и, пускаясь в пляс, метко возразил:
...Чистая душой И в Вакховой не развратится пляске1.
1 (Еврипид. Вакханки, 836 (реплика Пенфея, пер. И. Анненского) и 317 (реплика Тиресия, пер. Ф. Зелинского).- 116.)
Однажды он заступался перед Дионисием за своего друга и, не добившись успеха, бросился к его ногам. Когда кто-то стал над ним смеяться, он сказал: "Не я виноват, а Дионисий, у которого уши на ногах растут". В бытность свою в Азии он попал в плен к сатрапу Артаферну. Кто-то спросил его: "И ты не унываешь?" - "Глупец! - ответил Аристипп,- меньше чем когда-нибудь, склонен я унывать теперь, когда мне предстоит беседовать с Артаферном".
Тех, кто овладел обычным кругом знаний, а философией пренебрегал, он уподоблял женихам Пенелопы, которые сумели подчинить себе Меланто, Полидору и остальных рабынь, но не могли добиться брака с их госпожой. Нечто похожее говорил и Аристон о том, что Одиссей, спустившись в Аид, встретил и увидел там почти всех мертвых, но не лицезрел самой их царицы.
На вопрос, чему надо учить хороших детей, Аристипп сказал: "Тому, что пригодится им, когда они вырастут". Тому, кто обвинял его за то, что он от Сократа ушел к Дионисию, он возразил: "Но к Сократу я приходил для учения, к Дионисию - для развлечения1". Когда преподавание принесло ему много денег, Сократ спросил его: "За что тебе так много?" А он ответил: "За то же, за что тебе так мало".
1 (Игра слов: paideia - "ученые", paidia - "забава".- 117.)
Гетера сказала ему: "У меня от тебя ребенок".- "Тебе это так же неизвестно,- возразил Аристипп,- как если бы ты шла по тростнику и сказала: "Вот эта колючка меня уколола"". Кто-то упрекал его за то, что он отказался от своего сына, словно тот не им был порожден. "И мокрота и вши тоже порождаются нами,- сказал Аристипп,- но мы, зная это, все же отбрасываем их как можно дальше за ненадобностью".
Дионисий дал ему денег, а Платону - книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: "Значит, мне нужнее деньги, а Платону - книга". На вопрос, почему Дионисий недоволен им, он ответил: "Потому же, почему все остальные недовольны Дионисием".
Однажды он просил у Дионисия денег, тот заметил: "Ты ведь говоришь, что мудрец не ведает нужды".- "Дай мне денег,- перебил Аристипп,- а потом мы разберем этот вопрос" - и, получив деньги: - "Вот видишь, я и вправду не ведаю нужды". Когда Дионисий прочел ему:
Ведь кто под царскую вступает сень, Тот раб царю, хоть он пришел свободным,-
он перебил:
Не раб царю, коль он пришел свободным1.
1 (Софокл, отрывок из неизвестной трагедии. Плутарх ("Как читать поэтов", 12) приписывает эту перефразировку Зенону.- 117.)
Так говорит Диокл в "Жизнеописаниях философов"; другие рассказывают это о Платоне.
Немного спустя, поссорившись с Эсхином, он предложил: "Не помириться ли нам и не прекратить ли препирательства, или ты ждешь, пока кто-нибудь не помирит нас за чашею вина?" - "Я готов",- сказал Эсхин. "Так помни же, что это я первый пошел тебе навстречу, хоть я и старше тебя".- "Клянусь Герой,- воскликнул Эсхин,- ты говоришь разумно и ведешь себя гораздо лучше, чем я: ибо я положил начало вражде, а ты - дружбе".
Таковы рассказы о нем. Всего было четыре Аристиппа: первый - наш; второй - автор сочинения об Аркадии; третий - которому дала образование его мать, приходившаяся дочерью первому Аристиппу; четвертый - философ Новой академии.
Киренскому философу приписывают три книги "Истории Ливии", посланные им Дионисию, и еще одну, включающую двадцать пять диалогов, отчасти на аттическом, отчасти на дорийском наречии, а именно: "Артабаз", "К потерпевшим кораблекрушение", "К изгнанникам", "К нищему", "К Лаиде", "К Пору", "К Лаиде о зеркале", "Гермий", "Сон", "К председателю пира", "Филомел", "К домочадцам", "К порицателям", которые осуждали его за любовь к старому вину и гетерам, "К порицателям", которые осуждали его за роскошный стол, "Послание к дочери Арете", "К упражняющемуся перед олимпийскими состязаниями", "Вопрос", "Другой вопрос", "Слово к Дионисию", "Слово об изображениях", "Слово о дочери Дионисия", "К тому, кто считает себя обесчещенным", "К тому, кто собирается давать советы". Некоторые говорят, что он написал также шесть диатриб; некоторые, в том числе Сосикрат Родосский,- что он вообще ничего не написал. По мнению же Сотиона (в его второй книге) и Панэтия, сочинения его следующие: "О воспитании", "О добродетели", "Поощрение", "Артабаз", "Потерпевшие кораблекрушение", "Изгнанники", шесть диатриб, три "Слова" - "К Лайде", "К Пору", "К Сократу" и "О судьбе".
Конечным благом он объявлял плавное движение, воспринимаемое ощущением.
Теперь, описав его жизнь, мы перейдем к его ученикам - киренаикам, среди которых, впрочем, некоторые называли себя последователями Гегесия, другие - Анникерида, третьи - Феодора; а затем остановимся на учениках Федона, из которых главные - эретрики.
Дело обстоит так. Учениками Аристиппа были его дочь Арета, Эфион из Птолемаиды1 и Антипатр из Кирены. У Ареты учился Аристипп, прозванный "учеником матери", а у него - Феодор, прозванный сперва "безбожником", а потом - "богом". Антипатр учил Эпитимида из Кирены, тот - Паребата, а тот - Гегесия, прозванного Учителем Смерти, и Анникерида, который выкупил из рабства Платона2.
1 (Ошибка: Птолемаида - город, основанный много позднее.- 118.)
2 (Диоген путает двух философов по имени Анникерид; продажа Платона в рабство (см. ниже, III 20) происходила гораздо раньше.- 118.)
Те из них, которые сохранили верность учению Аристиппа и назывались киренаиками, придерживались следующих положений. Они принимали два состояния души - боль и наслаждение: плавное движение является наслаждением, резкое - болью. Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль отвратительна. Однако здесь имеется в виду и считается конечным благом лишь телесное наслаждение (так говорит Панэтий в сочинении "О школах"), а не то, которое восхваляет и считает конечным благом Эпикур и которое является спокойствием и некоей безмятежностью, наступающей по устранении боли.
Кроме того, они различают конечное благо и счастье: именно конечное благо есть частное наслаждение, а счастье - совокупность частных наслаждений, включающая также наслаждения прошлые и будущие. К частным наслаждениям следует стремиться ради них самих, а к счастью - не ради него самого, но ради частных наслаждений. Доказательство того, что наслаждение является конечным благом, в том, что мы с детства бессознательно влечемся к нему и, достигнув его, более ничего не ищем, а также в том, что мы больше всего избегаем боли, которая противоположна наслаждению. Наслаждение является благом, даже если оно порождается безобразнейшими вещами (так заявляет Гиппобот в сочинении "О школах"): именно даже если поступок будет недостойным, все же наслаждение остается благом, и к нему следует стремиться ради него самого.
Освобождение от боли, о котором говорится у Эпикура, они не считают наслаждением, равно как и отсутствие наслаждения - болью. Дело в том, что и боль и наслаждение являются движением, между тем как отсутствие боли или наслаждения не есть движение: отсутствие боли даже напоминает состояние спящего. Они признают, что иные не стремятся к наслаждению, но лишь из-за своей извращенности. Однако не всякое душевное наслаждение или боль порождаются телесным наслаждением или болью: например, можно радоваться единственному благоденствию отечества как своему собственному. Тем не менее память о благе или ожидании блага не ведут к наслаждению, как это кажется Эпикуру: дело в том, что движение души угасает с течением времени. Далее, они говорят, что наслаждения порождаются не просто зрением или слухом: например, мы с удовольствием слушаем подражание погребальному плачу1, подлинный же плач нам неприятен. Промежуточные состояния они называли отсутствием наслаждения и отсутствием боли.
1 (Погребальный плач - френос, составная часть многих классических трагедий,- 120.)
Однако телесные наслаждения много выше душевных, и телесные страдания много тяжелее: потому-то они и служат преимущественным наказанием для преступников. Таким образом, считая, что боль неприятна, а наслаждение приятно, они главным образом заботились о последнем. Поэтому же - ибо хотя к наслаждению следует стремиться ради него самого, но некоторые наслаждения часто порождают противоположные им беспокойства - они считают слишком утомительным добиваться соединения всех наслаждений, составляющих счастье.
Они полагают, что мудрец наслаждается, а невежда страдает не постоянно, но лишь по большей части и что достаточно бывает наслаждаться отдельными случайными удовольствиями. Разумение, по их мнению, есть благо, ценное не само по себе, а лишь благодаря своим плодам. Друзей мы любим ради выгоды, так же как заботимся о частях своего тела лишь до тех пор, пока владеем ими. Некоторые добродетели присущи даже неразумным. Телесные упражнения помогают овладеть добродетелью. Мудрец чужд зависти, любви и суеверия, ибо эти чувства порождаются пустою мнительностью, но ему знакомы горе и страх, которые порождаются естественно. Богатство также дает возможность наслаждения, самостоятельной же ценности не имеет.
Страсти постижимы, но причины их непостижимы. Физика отвергается, ибо природа явно непостижима, но логика признается, ибо она приносит пользу. Впрочем, Мелеагр (во II книге "О мнениях") и Клитомах (в I книге "О школах") утверждают, что киренаики одинаково не видят пользы ни в физике, ни в диалектике: по их мнению, достаточно постичь смысл добра и зла, чтобы и говорить хорошо, и не ведать суеверий, и быть свободным от страха смерти.
Нет ничего справедливого, прекрасного или безобразного по природе: все это определяется установлением и обычаем. Однако знающий человек воздерживается от дурных поступков, избегая наказания и дурной славы, ибо он мудр. Они признают успехи философии и других наук. Они учат, что один человек страдает больше, чем другой, и что ощущения иногда обманывают.
Так называемые гегесианцы различали те же два предельных состояния: наслаждение и боль. По их мнению, не существует ни благодарности, ни дружбы, ни благодеяния, так как к ним ко всем мы стремимся не ради них самих, а ради их выгод, ибо без выгод их не бывает. Счастье совершенно невозможно: тело наше исполнено многих страданий, а душа разделяет страдания тела и оттого волнуется, случай же часто не дает сбыться надеждам,- потому-то счастье и неосуществимо. Предпочтительны как жизнь, так и смерть. От природы, полагают они, ничто не бывает ни сладким, ни несладким; только редкость, новизна или изобилие благ бывает одним в сладость, а другим не в сладость. Бедность и богатство к наслаждению не имеют никакого отношения - ибо нет разницы между наслаждением богача и бедняка. Если мерить наслаждением, то рабство так же безразлично, как свобода, знатность - как безродность, честь - как бесчестье. Сама жизнь лишь для человека неразумного угодна, а для разумного безразлична. Мудрец все делает ради себя, полагая, что из других людей никто его не стоит. И сколь многим бы он по видимости ни пользовался от других, это не сравнить с тем, что он сам дает другим.
Гегесианцы отвергают наши ощущения за то, что они не ведут к точному знанию; поступать всюду следует так, как представляется лучше разуму. А заблуждения надо прощать потому, говорят они, что заблуждается человек не нарочно, а лишь понуждаемый какою-нибудь страстью: чем ненавидеть людей, лучше их переучивать. Преимущество мудреца не столько в выборе благ, сколько в избегании зол: конечную цель свою он полагает в том, чтобы жить без боли и огорчения, а достигают этого более всего те, кто не делает разницы между источниками наслаждений.
Далее, анникеридовцы, соглашаясь во всем с вышеназванными, допускали все же в жизни и дружбу, и благодарность, и почтение к родителям, и служение отечеству. Поэтому, говорили они, мудрец, даже терпя поношения, будет тем не менее счастлив и при немногих усладах. К счастью друга следует стремиться, но не ради самого этого счастья, ибо для ближнего оно неощутимо. Нам недостаточно разума, чтобы мужаться и возвыситься над общими предрассудками,- нужно еще победить привычкой смолоду укоренившееся в нас дурное предрасположение. И к другу нужно относиться по-доброму 97 не только ради пользы от него - не будь пользы, не нужен и друг,- но и ради возникающего при этом доброго чувства, за которое не жалко и боль принять. Поэтому, хоть мы и полагаем конечною целью наслаждение, хоть и сокрушаемся, лишаясь его, однако из любви к другу мы все это готовы принять.
Наконец, так называемые феодоровцы получили свое имя от вышеупомянутого Феодора и следовали его учениям. Феодор этот был человеком, всячески отрицавшим ходячие суждения о богах. Нам попадалась даже книжка его под заглавием "О богах", весьма достойная внимания: из нее-то, говорят, Эпикур заимствовал большинство своих положений. Феодор этот был слушателем как Анникерида, так и диалектика Дионисия - об этом пишет Антисфен в "Преемствах философов".
Конечными целями он полагал радость и горе: первая - от разумения, второе - от неразумения; благами называл разумение и справедливость, злом - их противоположности, а серединою - наслаждение и боль. Дружбу он отрицал: дружбы не существует ни между неразумными, ни между мудрыми - у первых, как минует нужда, так исчезает и дружба, а мудрец довлеет себе и не нуждается в друзьях. Весьма разумно и то, говорил он, что человек взыскующий не выйдет жертвовать собою за отечество, ибо он не откажется от разумения ради пользы неразумных: отечество ему - весь мир. Кража, блуд, святотатство - все это при случае допустимо, ибо по природе в этом ничего мерзкого нет, нужно только не считаться с обычным мнением об этих поступках, которое установлено только ради обуздания неразумных. И любить мальчиков мудрец будет открыто и без всякой оглядки.
Об этом предмете рассуждал он так. "Разве грамотная женщина не полезна постольку, поскольку она грамотна?" - "Конечно",- "А грамотный мальчик или юноша полезен, поскольку он грамотен?" - "Так".- "Тогда и красивая женщина полезна, поскольку она красива, и мальчик или юноша полезен, поскольку он красив?" - "Так".- "Но красивый мальчик или юноша полезен для того самого, для чего он красив?" - "Так".- "Значит, он полезен для любви". И когда с этим соглашались, он делал вывод: "Стало быть, кто пользуется любовью, поскольку она полезна, тот поступает правильно и, кто пользуется красотою, поскольку она полезна, тот поступает правильно". Рассуждениями такого рода он и одолевал в споре.
Прозвище "бог" он получил, по-видимому, после того, как Стильпон спросил его: "Скажи, Феодор, что в твоем имени, то ведь и в тебе?" Феодор согласился. "Но ведь в имени твоем - бог1?". Феодор и на это согласился. "Стало быть, ты и есть бог". Феодор и это принял без спора, но Стильпон, расхохотавшись, сказал: "Негодник ты этакий, да ведь с таким рассуждением ты себя признаешь хоть галкой, хоть чем угодно!"
1 (Имя Theodoros - производное от слова theos - бог.- 123.)
Однажды, сидя с иерофантом Евриклидом, Феодор начал: "Скажи, Евриклид, что делают осквернители мистерий?" - "Они разглашают таинства непосвященным",- ответил тот. "Так, стало быть, ты сам - осквернитель мистерий,- сказал Феодор,- потому что ты раскрываешь их непосвященным". И он едва ли ускользнул бы от суда Ареопага, если бы Деметрий Фалерский его не выручил. Впрочем, Амфикрат в книге "О знаменитых людях" уверяет, что он и впрямь был осужден выпить цикуту.
Когда он жил при Птолемее, сыне Лага, тот однажды отправил его послом к Лисимаху. Послушав его вольные речи, Лисимах сказал: "Скажи, Феодор, не тебя ли это выгнали афиняне?" - "Ты не ошибся,- ответил Феодор.- Афины не могли меня вынести и извергли, как Семела Диониса".- "Берегись,- сказал Лисимах,- и больше не появляйся у меня".- "Я бы и не появлялся,- ответил Феодор,- не пришли меня Птолемей". Присутствовавший при этом Митра, домоправитель Лисимаха, сказал: "Как видно, ты не признаешь не только богов, но и царей!" - "Как же не признаю богов,- возразил Феодор,- если прямо говорю, что ты богами обижен!"1
1 (Ср. ниже, VI 42.- 123.)
Говорят, однажды в Коринфе он шел в толпе учеников, а киник Метрокл, полоская овощи, крикнул ему: "Кабы ты полоскал овощи, обошелся бы ты, софист, и без стольких учеников!" Феодор отозвался: "А если бы ты умел обращаться с людьми, обошелся бы ты и без этих овощей!" То же самое рассказывают о Диогене и Аристиппе, как упоминалось выше1.
1 (Ср. выше, II 68.- 123.)
Вот каков был Феодор, и вот с кем он имел дело. А под конец он удалился в Кирену, жил там при Маге и пользовался всяческим почетом. Когда-то он был изгнан оттуда, но, говорят, ответил на это шуткой: "Славно, славно, граждане киренцы, что вы меня выселяете из Ливии в Элладу!"
Всего Феодоров было двадцать. Первый - самосец, сын Ройка; это он посоветовал засыпать уголья под основание эфесского храма, так как место было сырое, а уголья, в которых выгорает все древесное, приобретают твердость, недоступную для воды. Второй - геометр из Кирены, у которого брал уроки Платон; третий - вышеназванный философ; четвертый - тот, от которого сохранилась отличная книжка об упражнении голоса; пятый писал исследования о сочинителях песнопений, начиная с Терпандра; шестой был стоик; седьмой описывал римские дела; восьмой - сиракузянин, писавший о военном деле; девятый - из Византия, известный политическими речами; десятый - тоже, о нем упоминает Аристотель в "Обзоре риторов"; одиннадцатый - фиванец, ваятель; двенадцатый - живописец, упоминаемый Полемоном; тринадцатый - живописец из Афин, о котором говорит Менодот; четырнадцатый - эфесец, живописец, упоминаемый Феофаном в книге "О живописи"; пятнадцатый - поэт, сочинитель эпиграмм; шестнадцатый - написавший книгу "О поэтах"; семнадцатый - врач, ученик Афинея; восемнадцатый - с Хиоса, философ-стоик; девятнадцатый - милетянин, тоже философ-стоик; двадцатый - трагический поэт.
|
© SokratLib.ru, 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://sokratlib.ru/ "Книги по философии" |