Сервандо Тереса де Мьер стал свидетелем и обличителем позиции испанского деспотизма по отношению к испано-американским народам, следствием которой явился окончательный раскол бывшей империи. Собравшиеся в Кадисе кортесы были действительно либеральными по своему неприятию наполеоновского деспотизма, но они же проявили полнейшее безразличие к законным требованиям своих американских сограждан на признание за ними соответствующих прав. Для жителя метрополии Америка была лишь объектом эксплуатации, включая и уроженцев американских земель. Достаточно было родиться в Америке, чтобы считаться человеком второго сорта. Категория второсортности или неполноценности распространялась на креолов, индейцев, метисов, негров, мулатов и на все прочие группы населения, возникшие в ходе метисации. Со своей стороны житель Америки в период зависимости стремился к тому, чтобы сохранить мир, созданный в результате встречи Испании с Америкой, сохранить все те узы, что продолжали объединять американцев с родиной их отцов, требуя единственного условия: признать за американцами равные права с жителями метрополии. В этом суть консерваторского проекта, возникшего в самом начале борьбы за независимость, проекта, который отринула высокомерная Испания.
Как уже говорилось, американцы в своей борьбе шли вслед за испанцами, которые выступали против официальной власти всякий раз, когда находили, что последняя не отвечает интересам большинства нации. Но на этот раз акт благородства не встретил одобрения - он вызвал кары. Метрополия, осажденная врагом на далеком полуострове, не колеблясь отдала приказ о блокаде Венесуэлы и отправке войск на подавление восставших мексиканцев. Почему так произошло? Тереса де Мьер отмечает, что все американские народы поднялись против Наполеона и решительно отказались от своих сокровищ, чтобы помочь Испании. Подобным же образом поступили и жители метрополии, отказавшись признать власть самого Фердинанда VII, ибо тот уступил французскому влиянию, "онаполеонился", а позже и породнился с французским императором, женившись на его родственнице. В Конституции, принятой испанским народом в Кадисе, сказано, в частности, что народ является "свободным и независимым, он не является и не может являться достоянием какой-либо династии или отдельного человека, он обладает правом на утверждение своих основных законов и на принятие той формы правления, которую сочтет приемлемой"*. Откуда же тогда такое отношение к народу Америки? Как пишет де Мьер, хотя население Испании вполовину меньше населения испанской Америки, первая претендует на исключительное право поставлять новых фердинандов. "И ведь испанцы убеждены, что мы, американцы, демонстрируем свою верность Фердинанду VII только из страха перед ними"**. Чтобы доказать обратное, Венесуэла была вынуждена первой взяться за оружие и тем самым подать пример остальным народам Америки. Испания по-прежнему твердит, что народы Америки - это рабы. Что ж, Испания есть Испания, страна конкистадоров и колонизаторов, истреблявших племена и народы с жестокостью, ужаснувшей Лас Касаса. Испания ни в чем не изменилась. И у американцев не может быть ничего общего с испанцами.
* (Mier S. Т. Primera Carta de un americano. Edicion facsimilar (Londres, 1811 - 1812), Partido Revolucionario Institucional. Mexico, 1927, p. 13.)
** (Ibid., p. 18.)
"Главное зло Испании,- пишет де Мьер,- в отсутствии у нее головы: если бы она была, уже давно французы убрались бы обратно за Пиренеи, Америка была ее преданным союзником, а сама Испания не находилась бы в состоянии анархии"*. Оказавшись жертвой французской агрессии, Испания ничтоже сумняшеся принимается расстреливать собственный народ за океаном. Итог: города в огне, кровавая резня... "Мало им крови 200 000 американцев, забитых, словно скот, в Мексиканском королевстве? И это - не считая крови, сочащейся из отрезанных ушей несчастных индейцев, которых они взяли себе за обычай так наказывать... Воистину, если отчизна наша нас до сих пор полностью не истребила, дабы подчинить своей воле, как это было во времена конкисты, то это не по недостатку решимости. Ибо нет ни одного заседания кортесов, на котором они, брызжа слюной от бешенства, не изрыгали на Америку все новые войска, особенно усердствуя в те дни, когда им удается добиться какого-нибудь преимущества для своей страны"**. Стоит ли удивляться тому, что Испания исхитрялась, несмотря на специальное обращение регентства к испанцам, живущим в Америке, неизменно отводить немногим американским представителям вторые роли в кортесах. Как пишет де Мьер, было совершенно очевидно, что "испанцы были намерены терпеть "присутствие в кортесах лишь незначительной группки привилегированных рабов, которым дозволялось войти в господский дом с жалобой на свои невзгоды и смиренно ожидать решения хозяина, т. е. присутствовавшего большинства"***. Для испанцев Америка оставалась Америкой конкисты, а американцы - слугами, удел которых состоял в труде на благо своих хозяев. Естественно поэтому, что в борьбе испанцев против иноземного захватчика американцы не могли быть не чем иным, как орудием борьбы или же военным трофеем, достающимся победителю. Испанцев ни в малейшей мере не интересовала солидарность, предлагаемая ей Америкой: разве можно говорить о солидарности с рабами, хозяином которых станет тот, кто победит в борьбе свободных людей? Излюбленной в те времена, по словам де Мьера, была фраза испанцев о том, что "Америка должна будет склониться перед любым покровителем Испании, кем бы ни был этот пройдоха, пусть хоть самим Бонапартом"****.
* (Ibid., p. 19.)
** (Ibid., p. 20.)
*** (Ibid., p. 23.)
**** (Ibid., p. 27.)
Вот почему кортесы в Кадисе отложили просьбу американцев о равном представительстве. Де Мьер свидетельствует, что кортесы ограничились следующим утверждением: "Мы будем равны в нашем подчинении власти, но не в том, чтобы решать вопросы относительно нашей судьбы, вытекающие из общественного договора"*. "Европейцы и словами и делами давали понять американцам, что они навеки прикованы к Испании, хотя бы ее и оседлал Наполеон"**. Американцы не могли смириться с таким положением. В их намерения никогда не входило отделиться от Испании. Их намерением было продолжать оставаться частью Испании, и из-за одного этого желания к ним стали относиться как к мятежникам. Но такими же мятежниками были и сами испанцы, когда восставали против французских оккупантов. В основе позиции Испании лежало представление об извечности рабской доли американских народов, кто бы ни выступал в роли поработителя. Не мудрено, что метрополия с легкостью вознамерилась отдать мятежный Буэнос-Айрес на расправу Португалии, давно выдвигавшей свои претензии на эту территорию. Все по той же причине испанские патриоты организовывали подписки с целью финансирования карательных экспедиций для подавления американцев, возмечтавших о статусе равноправия в борьбе против врага, захватившего саму Испанию. "Кто бы мог подумать,- восклицает де Мьер,- что даже в масонских клубах Кадиса проводились подписки для похода против мексиканцев"***. По мнению де Мьера, американские представители располагали большей свободой слова в кортесах, созванных Жозефом Бонапартом в Бургосе, чем в патриотическом Кадисе. Испанцы, продолжает де Мьер, "не прекратят творить произвол до тех пор, пока не вынудят доведенную до отчаяния Америку объявить вслед за Венесуэлой о своей независимости и оказать должный отпор, чтобы перестать быть рабой тех, кто сами рабы"****.
* (Ibid., p. 28.)
** (Ibid., p. 32.)
*** (Ibid., p. 35.)
**** (Ibid., p. 51.)
Испания ничего не сделала для того, чтобы прекратить произвол, чинимый в Америке. "Испания, не перестающая возмущаться произволом, когда он вершился в ее доме, объявила нас бунтовщиками и направила против нас оружие. Возьмемся же и мы за оружие, провозгласим свою независимость от тиранов и ответим на силу силой"*. Испания заявила: либо вы - рабы, либо ничто. Итак, все зависит от точки зрения. Если испанцы восстали против французов, то это называется революцией, но когда то же самое делают американцы, то это именуется мятежом. Тех, кто призывает подняться против захватчика, называют в Испании "революционерами, нас же клеймят как мятежников, которых следует подавить силой оружия"**. Все это означает, что у американцев нет ничего общего с испанцами, и сами испанцы обозначили эту резкую границу. Становится совершенно очевидным, что американцам уже нечего ожидать от собраний, подобных кадисским кортесам. Необходимо созвать свое собственное собрание. Предваряя Боливара, де Мьер пишет: "Было бы проще, если бы Испанская Америка организовала собственное представительное собрание, нежели представительствовать в испанском"***. И если американцы хотят победить, то им следует объединиться и создать собственное сообщество. "Американцы! Единство - вот что вам необходимо! А убедиться в его необходимости вы можете из того, как заинтересованы испанцы в вашей разобщенности"****. Американские народы могут создать один великий народ, великое государство, простирающееся от берегов Миссисипи до Огненной Земли. "Конгресс, созванный у Панамского перешейка, будучи единым судией в делах войны и мира на всем Колумбовом континенте, не только сдержал бы претензии Бразилии и намерения Соединенных Штатов, но и аппетиты всей Европы, вечно озабоченной своей природной обделенностью в сравнении с огромным колоссом, готовым отдать всю свою силу для поддержания независимости любой из своих провинций; кроме того, он послужил бы препятствием на пути возможных агрессий между ними, подобных тем, что свойственны европейским державам"*****.
* (Mier S. Т. Segunda carta de un americano.- In: Mier S. T. Op. cit., p. 25.)
** (Ibid., 36.)
*** (Ibid., p. 59.)
**** (Ibid., p. 125.)
***** (Ibid., p. 58.)
На чем основываются испанцы, заявляя о своем праве на Америку и ее обитателей? В чем превосходство испанцев над американцами? Почему европейцам позволительно восставать, отстаивая свою свободу, в то время как американцы должны повиноваться любому, кто станет их господином, в том числе и господину их господина? Как писал де Мьер, испанцы воспользовались измышлениями ряда философов-просветителей - тех французов, англичан, немцев, многочисленных рейналей, бюффонов, де паувов и других, которые клеветали на Америку. Все эти измышления были направлены на то, чтобы преуменьшить значимость государств, зарожденных в Америке Испанией и Португалией, и оправдать таким образом экспансионистские устремления и проекты цивилизованной Западной Европы. Это была клевета на землю, флору и фауну и на самого человека, рожденного или живущего на этой земле. И к этой клевете теперь прибегает сама Испания, пытаясь доказать второсортность, неполноценность американских народов, а значит, и правомерность их закабаления. Именно такой была позиция представителей мексиканской торговой палаты, противившейся предоставлению американцам равных избирательных прав, которых они требовали от кортесов.
В этом документе прозвучал уже известный тезис очернителей Америки, и потому в нем фигурируют "озверелые индейцы, орды дикарей, бродячие племена, не знающие ни городов, ни оседлости, ни земледелия, ни искусств, поскольку все эти достижения идут только от иберийских пришельцев. И всему виной местный климат, делающий человека диким, тупым, подобным животному, чего не могут избежать и сами испанцы, живущие там"*. И как иронизирует де Мьер, лучшим подтверждением подобных слов могут служить сами представители мексиканской торговой палаты, выступившие с нападками на американцев в Кадисе. Но, коль скоро американская земля столь дурна, чем объясняется упорное стремление сохранить ее за собой? Де Мьер полагает в связи с этим, что клеветнические измышления по поводу Америки исходили в действительности не от кого-нибудь, а от самой Испании, пытавшейся таким образом оправдать свою колониальную практику. Европейские философы и мыслители всего лишь воплотили в слове хитроумный испанский замысел. Вслед за ними те же нелепицы повторяли и представители мексиканской торговой палаты, кстати сказать, состоящей сплошь из испанских граждан,- их целью было оправдать преступную дискриминацию. В их выступлении прозвучали все многочисленные бредни, когда-либо выливавшиеся на Америку, весь вздор, "продиктованный испанцами де Пауву (и бездумно повторявшийся впоследствии Робертсоном, Рейналем и Муньосом, пока не был убедительно опровергнут в трудах Карли, Клавихеро, Джефферсона, Итурри и др.), и все те оскорбления, наговоры и небылицы, которые только может изрыгнуть самая черная злоба и самая глубокая ненависть к креолам и индейцам, не щадящая никого"**. Американцы предстают едва ли не орангутанами, неспособными к дальнейшей эволюции. Особый упор делается на то, что "индейцы столь же дики, как и раньше, пьяницы от рождения, они похотливы до крайности, они ленивы, вороваты и не знают ни грамоты, ни Евангелия. Метисы же и того хуже: их развращают деньги, но они слабы и ленивы, их нагота не вызывает в них стыда, и потому они не достойны никакого сострадания. Креолы - все безбожники, лицемеры, расточители отцовского наследия и вообще народ вялый и бездеятельный"***. Короче говоря, за триста лет колониального господства, несмотря на все законы об Индиях****, оказалось невозможным что-либо сделать из этих людей, судьбой предназначенных для повиновения.
* (Mier S. Т. "Nota undecima" a la "Primera Carta".- In: Mier S. T. Op. cit., p. 81.)
** (Мier S. Т. "Primera Carta".- In: Mier S. Т. Op. cit., p. 42.)
*** (Мier S. Т. "Nota undecima" a la "Primera Carta".- In: Mier S. T. Op. cit., p. 91.)
**** ("Законы об Индиях" (1542) устанавливали ограничения произвола колонизаторов по отношению к индейскому населению Америки. Их реализация, однако, сдерживалась сопротивлением колониальной верхушки.
Теночтитлан - столица ацтекского государства, завоеванного испанскими конкистадорами;
Куаутемок - верховный правитель ацтеков, возглавивший в 1520 - 1521 гг. борьбу против войск захватчиков.
"за 800 лет" - арабское нашествие в Испанию началось в VIII в. Последний оплот арабского владычества был ликвидирован в конце XV в.
Эпоха Карла V (1550 - 1558) - эпоха наивысшего могущества Испании; в результате обширных захватов в Америке Испания превратилась в империю, где, по выражению современников, "никогда не заходило солнце".)
Итак, народ Америки лжив, лукав и труслив. О малодушии и хилости американских жителей писал еще Вольтер. Ничего подобного, отвечает ему де Мьер. Этот народ уже поднялся на борьбу за свои права, вступая в схватку со своим высокомерным угнетателем на всем Американском континенте. "Индейцы малодушны и трусливы?" Не оттого ли они малодушны, что триста лет их гнули и ломали, пытали и казнили? "Мужественные испанцы?" Не от того ли их мужество, что никогда и нигде им не доводилось побеждать врага в рукопашной схватке? - вопрошает де Мьер. Ведь в Америке они победили только благодаря превосходству своего оружия, благодаря железу, пороху, лошадям и собакам, которых индейцы до того не видали. И несмотря на это, индейцы во главе со своим правителем выдержали трехмесячную осаду Теночтитлана и не сдали город, пока не попал в плен сам Куаутемок*. В других случаях, как это происходило в Чили, индейцы и вовсе не покорились. Почти ничего не смогли сделать испанцы против равнинных индейцев и против апачей на севере Мексики. "А в Европе - каковы были ваши победы в Европе? За 800 лет вы едва сумели избавиться от арабов". Да, эпоха Карла V принесла испанцам славу, но то была слава целой империи *. "Впрочем,- добавляет де Мьер,- я не настолько несправедлив, чтобы отрицать за вами ваше мужество, ибо всякая нация проявляет его согласно обстоятельствам и моральному духу". Да, испанцы храбры, "но это храбрость варваров, которая всегда отступает перед просвещенным мужеством и умом". Поэтому испанцы столько раз бывали побеждены и покорены. "Пусть вы всегда воевали, но не было такой нации, которая, переступив ваши границы, не покорила бы вас,- будь то финикийцы, карфагеняне, кельты, греки, римляне, свевы, вестготы, гунны, вандалы, аланы и даже презренный род магометан; сегодня вы вассалы германцев, завтра - французов, послезавтра вы окажетесь под итальянцами. Нечего сказать, бравые вояки, пример для других!"**
* (Августин Итурбиде (1783 - 1824) - мексиканский военный и политический деятель, после провозглашения независимости Мексики в 1822 г. объявивший себя ее императором. В 1823 г., отрекшись от престола, уехал в Европу.)
** (Мier S. Т. "Nota septima" a la "Sequnda Carta".- In: Mier S. T. Op. cit., p. 172.)
Отвергнутым американцам не остается иного пути, кроме как добиваться своего полного освобождения. "Вперед, американцы,- призывает де Мьер,- и докажем им, что если земля наша не годится для того, чтобы плодить кровожадных зверей, то она рождает бесстрашных мужей, крепость которых в душе их"*. Но можно ли простить насилие, от которого страдали и продолжают страдать американцы? "Можем ли мы оставить без отмщения души Идальго и его соратников, бросивших первый клич свободы и вероломно преданных после этого? Ни о каком примирении не может быть и речи... Можем ли мы жить в обществе таких чудовищ? ...Америке быть свободной - провозгласим независимость и отстоим ее!"** Это был крах консерваторского проекта; это означало отказ от надежд на сохранение прежнего статуса отношений в лоне Испании. Вот таким образом и было покончено с планом сохранения связи с народом, не пожелавшим признавать законность прав собственных детей, всего того, что явилось итогом его прежних подвигов. Как выразился Боливар, Америка осталась сиротой в результате бессердечного отказа от нее матери-метрополии.
* (Ibid., p. 173.)
** (Mier S. T. "Carta Segunda".- In: Mier S. T. Op. cit., p. 137.)
Как быть дальше? Уже в страстных обличениях Сервандо Тересы де Мьера высказывалась необходимость найти какой-то образец на смену испанскому. Для де Мьера таким образцом являлись Соединенные Штаты Америки. Это означало замену консерваторского проекта либертарным или цивилизаторским. Тогда Соединенные Штаты Америки представлялись неким маяком для других народов - мексиканского, например. Именно оттуда весь положительный опыт должен быть перенесен в другую часть Америки. Время, в которое жил де Мьер, было связано с кардинальными событиями в истории Мексики. При нем возникла и пала "империя" Итурбиде*, при нем Мексика объявила себя республикой. Здесь же возник вопрос о будущем этой республики. Последовать ли образцу Соединенных Штатов или попытаться создать собственный порядок, который основывался бы па прошлом, оставшемся после Испании? Слова "республика" и "Соединенные-Штаты" воспринимались как синонимы, так же как слова "процветание" и "могущество" представлялись синонимами Соединенных Штатов. Правда, в том, что касалось формы республики, де Мьер выступал за централизм, отвергая принцип федерализма, лежавший в основе республиканской системы Северной Америки.
* (Граф де Аранда (1718 - 1799) - испанский министр и дипломат, приближенный короля Карла III.)
Почему де Мьер стоял именно за централистский принцип? Дело в том, что республиканские взгляды де Мьера были своеобразным преломлением все того же консерваторского проекта. Не все в испанском прошлом подлежало отрицанию. Основным недостатком этого прошлого была прежде всего неспособность империи признать ею же порожденные народы. Но некоторые элементы этого прошлого должны были быть учтены формирующимися американскими нациями. Необходимо было только придать им тот характер, который бы соответствовал американской действительности.
Республика была хорошим образцом; Соединенные Штаты сами по себе тоже были неплохим образцом. На его следовало вначале приспособить к испаноамерикан-ской действительности - к такой, какова она есть. Невоз-можно начинать с нуля. Всегда следует исходить из того, что уже существует, дабы стать тем, чем хочешь стать, В этом смысле федеральная система не годилась для Испанской Америки. И причина была в одном - в ее чуждости самой испаноамериканской действительности. "Задайте сотне людей подряд один и тот же вопрос: что за штука эта самая федеральная республика,- и голову даю на отсечение, что вы услышите в ответ кучу самой диковинной чепухи",- пишет все тот же де Мьер и добавляет, касаясь Соединенных Штатов как неподходящего республиканского образца: "Процветание этой соседней республики нас подстегивает, по мы не сумели как следует соизмерить то огромное расстояние, что отделяет нас от них. Они объединились в федерацию, потому что прежде были разобщены и нуждались в союзе, чтобы оказать отпор Великобритании; для нас же создать федерацию при уже существующем единстве означало бы только прийти к разобщению и призвать на свою голову все те беды, которых они старались избежать, создавая федерацию"*. Здесь звучит знакомая мысль Боливара: необходимость сохранения единства, идущего от колониальной системы. Федерация допустима, но на более высоком уровне, чем тот, на котором находятся уже состоящие в определенном союзе народы. Единство, союз, единение и было той чертой колониального прошлого, которую не следовало отвергать. Ибо Америка, созданная испанской колонизацией, обладала единством, тем порядком, который позволил ей столь долго пребывать в колониальной летаргии; теперь это единство должно было сохраняться, но уже без Испании. Так выглядел консерваторский проект после того, как произошло отречение от Испании.
* (Цит. по: Reyes A. Prologo a las "Memorias" de Servando Teresa de Mier. Editorial America. Madrid.)
|
© SokratLib.ru, 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://sokratlib.ru/ "Книги по философии" |