В ходе экспансии и встречи с другими людьми и народами Европа встретилась и со своей человеческой сутью и смыслом своей истории,- европейской истории, понимаемой в соответствии с критерием европейского человека, то есть как истории по преимуществу. Вся европейская история направлена на достижение определенных целей - будь то цели духа либо его исполнителя и творца истории, человека. Человек борется с природой - внешней или внутренней - во имя освобождения духа или своего собственного освобождения. В то же время если у Гегеля завершение и снятие этой борьбы является концом истории, то у Маркса и Энгельса это всего лишь конец предыстории человечества.
Однако для Гегеля европейская история, или история так называемого западного мира, является историей по преимуществу. Именно так ее осознают ее творцы, ибо таково их сознание. Осознание собственной истории и есть исходный момент для последующего освобождения как духа, так и человека. Понять смысл истории, познать ее философию - значит обрести самосознание, делающее возможным осуществление и духа и человека. И это обретение самосознания европейским человеком - как орудием духа и как творцом собственной судьбы,- по-видимому, не имело прецедентов в истории. Поэтому-то все другие люди и народы должны прийти к осознанию самих себя, только исходя из конкретных свершений самосознания Европы. И дух и Человек смогут достигнуть полноты своего самоосуществления, только опираясь на европейский, образец, оказавшийся первым в этом отношении. И не только первым, но и обреченным на самовоспроизводство во всемирном масштабе. Открытие, завоевание и колонизация всего внеевропейского мира суть не более чем проявления этой обреченности, этого предопределения. Собственно, именно европейская экспансия открыла всем другим народам земного шара путь к освобождению духа, к освобождению своей человеческой сути.
Такова точка зрения, согласно которой история в собственном смысле слова есть история народов, творящих мировую историю своей экспансией. Таким образом, европейская история оказывается неизбежной предпосылкой мировой истории, ее прошлым. А все народы мира должны видеть свое прошлое в истории, игнорирующей их собственный исторический путь. Речь идет об истории, которая, как полагал Гегель, началась с Древней Греции и достигла своего расцвета в эпоху Великой французской революции, то есть в эпоху, которую пережил сам Гегель. Именно этой истории, этому опыту духа (или человека) посвящена "Феноменология духа" Гегеля. Эта история открывается историей народа, сумевшего преодолеть, снять осознание свободы одним человеком (азиатские деспотии), затем признать существование свободы для некоторых людей, с тем чтобы в результате целого ряда перипетий прийти к признанию свободы для всех людей. Свобода начинает рассматриваться как нечто изначально свойственное, соприродное человеку. Благодаря этой свободе осуществляет себя дух, определяющий собой смысл и содержание истории человека и человечества.
"Феноменология духа" создавалась, когда Наполеон, который виделся Гегелю воплощением духа, подступал к воротам Йены. Этот момент немецкий философ, приветствовавший Французскую революцию, провозгласил началом конца истории. Йена была сдана Наполеону в октябре 1806 г., когда Гегель заканчивал свой труд. Дух, осознавший себя в философе Гегеле, осознает и скрытую суть происходящего за стенами его кабинета. Грохот сражения несет в себе некую весть, которую сознание Гегеля истолковывает и излагает в виде книги. Казалось, что пишется последняя страница многовековой истории. Вообще вся история представлялась книгой, которую читал дух, стремящийся познать, осознать самого себя и таким образом осуществить себя.
О чем же говорил Гегель в своей знаменитой книге? Прежде всего о трудных путях познания. О духе, который познает себя в процессе истории. И, конечно, о неизменном орудии духа - человеке.
О человеке как единственной возможности самоосуществления духа, о человеке, все действия которого помимо его воли и желания направлены к определенной цели.
Цель эта перерастает конкретную человеческую природу индивида, она находится за пределами его личной воли, ибо каждый индивид есть не более чем орудие - действующее осознанно или неосознанно - все того же духа. В конечном счете к этому духу приобщится все человечество; в нем - спасение и конечный имманентный смысл человеческого существования. Человек ограничен. Он живет и умирает, но ему под силу сознавать себя превыше собственной ограниченности, если он позволяет духу самоосуществиться в самом себе. И в этом смысле дух не только перестает быть абстракцией, но и максимально конкретизируется в каждом его осуществляющем человеке.
Здесь подразумевается конкретное сознание каждого отдельного человека, способное парадоксально выразить себя как сознание всеобщее, сознание как таковое. Каждое конкретное сознание выступает как единственно возможная форма сознания. Сознание каждого человека противопоставлено всему миру и обязано овладеть этим миром. В этом противопоставлении субъекта объекту субъект объективируется, выходя за собственные рамки. Внешний мир делается частью внутреннего, ассимилируясь в нем. Внешний мир, природа, подчиняется субъекту, который, познавая, ассимилирует внеположную ему природу, овладевает ею. Однако, овладевая природой, сознание не переносит себя на нее: оно овладевает внешним миром в том смысле, что делается его сознанием, природа же продолжает оставаться природой. С другой стороны, в природе, во внешнем мире находятся другие люди, которых сознание субъекта может рассматривать как часть природы, но и субъект в свою очередь будет осознаваться ими как таковой. Тем самым устанавливается связь, отличная от той, что существовала между сознанием и природой, и выступающая как отношение одного сознания к другому сознанию. Последнее обусловлено необходимостью существования, то есть признания внешним сознанием. Имеется в виду овеществляющее сознание, осознающее овеществленным самое себя и в силу этого вынужденное занимать иную позицию, чем та, которую оно занимало по отношению к природе. Так как в природе отсутствует сознание, она может быть, а может и не быть покорена, но в любом случае это зависит не от нее. Человек же знает, что он противополагает себя миру, который есть не только природа, но и мир, включающий в себя волю других людей, которые в свою очередь будут стремиться "оприродить", овеществить его, поставить на службу себе самим. Воспрепятствовать этому и станет задачей человека, осознающего самого себя в мире.
Вне моего сознания находятся другие сознания, в противополагании которым утверждается мое собственное существование. Вопрос в том, быть ли мне управляемым самому или управлять другими. Проблема ставилась иначе, пока речь шла о встрече сознания с предметами природного мира. Ибо есть не только я и остальной мир, есть еще другие субъекты, другие люди, для которых я являюсь просто частью их мира. Я для них есть мир, вещь, предмет. Воспрепятствовать этому овеществлению становится главной задачей осознающего себя сознания. Говоря словами Гегеля, вожделение наталкивается на другие вожделения и вынуждено бороться, дабы не отступить и не превратиться в орудие вожделения. Выход видится только в полном уничтожении одной из сторон: головорез чувствует себя в безопасности только при виде отрубленной головы противника. Подобным же образом подлежит элиминации овеществляющее сознание: только так кладется конец существованию другого - сознания, облеченного властью судить, а следовательно, и овеществлять. В этом противоборстве, говорит Гегель, субъект должен ставить на карту все: он должен рисковать своей жизнью, допустить возможность своего уничтожения, то есть возможность окончательно перестать быть сознанием. Гегель пишет: "Для самосознания есть другое самосознание, оно оказалось вовне себя. Это имеет двойное значение: во-первых, оно потеряло себя само, ибо-оно обретает себя как некоторую другую сущность; во-вторых, оно тем самым сняло это другое, ибо оно и не видит другое как сущность, а себя само видит в другом... Оно должно снять это свое инобытие; это есть снятие первого двусмыслия и потому само есть второе двусмыслие; во-первых, самосознание должно стремиться снять другую самостоятельную сущность, дабы этим удостовериться в себе как в сущности; во-вторых, оно тем самым стремится снять себя само, ибо это другое есть оно само"*.
* (Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа.- В: Гегель Г. В. Ф; Соч., т. IV. М., 1959, с. 99.)
Удвоение самосознания, осознающего себя самое и видящего себя в другом самосознании или через это другое, ведет, как говорит Гегель, к стремлению уничтожить эту двойственность. "Это проявление есть двойное действование: действование другого и действовапие, исходящее от самого себя. Поскольку это есть действование другого, каждый идет на смерть другого. Но тут имеется налицо и второе действование - действование, исходящее от самого себя, ибо первое заключает в себе риск собственной жизнью"*. Носители этих самосознаний должны бороться, вступить в противоборство, ибо от этой борьбы зависит их свобода как самосознаний. Вопрос в том, чтобы не сделаться объектом другого самосознания, не стать орудием, предметом, "...только риском жизнью подтверждается свобода... Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истины этой признанности как некоторого самостоятельного самосознания он не достиг"**. Уже романтизм, выразителем которого в философии был Гегель, говорил о необходимости присутствия другого сознания как условии утверждения своего собственного сознания. По той же причине и боги нуждаются в сознании человека - иначе они не могли бы существовать. Принято говорить, что животное существует, не зная о том, что оно существует; но то же самое было бы с богом или богами, если бы не было сознания, осознающего их существование. Подобным же образом человек, встретивший другого человека, нуждается в нем для того, чтобы осознать свое собственное существование, так же как тот другой осознает и делает осознанным существование первого. Следовательно, уничтожение другого не может удовлетворить человека, который обрел самосознание через существование этого другого.
* (Там же, с. 101.)
** (Там же, с. 102.)
Уничтожение других с целью утвердить собственное сознание приведет только к уничтожению самих себя. Так поступают животные, которые, уничтожая себе подобных, неосознанно удовлетворяют свои жизненные импульсы. Человек же, встретивший другого, знает, что он нуждается в нем во имя утверждения себя как индивида и как сознания. Как утверждал Гегель, необходимо, чтобы обе стороны пребывали живыми, но не в отношениях соперничества. Соперничества быть не должно. Один из двоих должен уступить. И уступить означает принять наличие другого сознания, ибо оно есть зеркало, убеждающее нас в собственной человеческой сущности.
Итак, один из двоих должен быть пассивным, быть объектом. Но объектом, осознающим, что он есть объект. То есть один из двоих, согласно Гегелю, предпочтет не рисковать жизнью, принимая свою зависимость от другого. Он должен признать другого, не рассчитывая быть признанным сам. Он не должен желать иного, чем то, чего желает другой; он должен действовать как орудие - даже сознавая это - другого; он должен стать слугой, рабом другого и принять своим сознанием собственную ситуацию зависимости. Ибо только в этой ситуации он сможет сохранить жизнь, продолжить свое существование.
Таким образом, отношение зависимости предстает для Гегеля первым проявлением общественных отношений. Не возникни отношений зависимости, уничтожение человека было бы полным. Инстинкт сохранения жизни, пропущенный через сознание, приводит к приятию зависимости, зависимости от того, другого, кто так или иначе идет на риск своей жизнью, своим существованием. "В этом опыте самосознание обнаруживает, что жизнь для него столь же существенна, как и чистое самосознание... Разложение вышеназванного простого единства есть результат первого опыта; благодаря ему выявлено чистое самосознание и сознание, которое есть не просто для себя, а для другого [сознания]"*. Самосознание и сознание суть для Гегеля те моменты, с помощью которых достигается снятие двусмыслия смерти. Самосознание есть свобода, сознание есть зеркало, с помощью которого первое оказывается именно тем, что оно есть. "Оба момента существенны; так как они на первых порах неравны и противоположны и их рефлексия в единство еще не последовала, то они составляют два противоположных вида сознания: сознание самостоятельное, для которого для - себя - бытие есть сущность, другое - несамостоятельное, для которого жизнь или бытие для некоторого другого есть сущность; первое - господин, второе - раб"**.
* ( Там же, с. 102 - 103.)
** (Там же, с. 103.)
Таков исходный принцип и общества и истории, в котором существуют два сознания, вступающие в вертикальные отношения зависимости с целью самосохранения. Так или иначе, оба сознания взаимозависимы. Причем эта взаимозависимость есть нечто большее, чем просто две односторонних зависимости. Господин и раб находятся в состоянии взаимодополнительности, дополняя друг друга и нуждаясь друг в друге. Господин находит признание себя в своем рабе, подобно тому как бог у романтиков познавал самого себя через простых смертных. Раб, осознавший свою смертность, принимает ситуацию зависимости с целью самосохранения; со своей стороны его господин приемлет стремление к самосохранению своего раба с тем, чтобы продолжить себя в нем, спроецировать себя на него, превзойти с его помощью свой частный человеческий удел, свою конкретную человеческую ограниченность. Таким образом раб оказывается сознательным орудием господина, дарующего ему жизнь,- таким же точно орудием, как мотыга, лопата или молоток. Разве что в этом случае орудие осознает, что оно есть орудие. Это осознание и отличает его от инструмента-предмета. Он есть такой инструмент, который сам может орудовать другими инструментами. Поэтому его господин может не давать себе труда учиться пользоваться каким-либо инструментом - за него это сделает его раб.
При этом господин признает в своем рабе наличие другого сознания. Это сознание, которое из боязни лишиться жизни приняло ситуацию подчинения, согласилось быть орудием. Тем самым это приятие оборачивается актом свободной воли: ведь рабство принято добровольно, в целях сохранения жизни. Со своей стороны господин знает, что и он мог бы умереть, то есть сделаться рабом, не окажись он более приспособленным к борьбе. Эта-то приспособленность, превосходство в борьбе и обеспечило ему его господство в ситуации зависимости. В силу того же обстоятельства раб являет собой осознание превосходства его господина; он признает его в качестве такового. Но это же признание подразумевает и автономию раба, прекращение которой означает смерть, уничтожение раба. Однако этого не произойдет, ибо господин нуждается в рабе как для того, чтобы быть признаваемым им как сознание, так и для того, чтобы раб отчуждал свое действование в пользу своего господина, иначе говоря, чтобы тот работал за и для него. При этом, будучи сознанием, раб будет овладевать природным миром и обращать его на пользу своему господину.
Но рано или поздно - и это весьма существенно - господин может перестать признавать в своем рабе другое сознание. Со своей стороны раб не перестанет признавать себя как сознание. Возникает противоположенность двух сознаний, сталкиваемых взаимным страхом.
В этом столкновении побеждает тот, кто окажется способным убить и при этом не быть убитым самому. Побежденный противник в случае, если он останется в живых, должен принять роль посредника между своим господином и природой, покоряя ее в соответствии с волей своего господина. Но и сам повелитель, установивший свое господство, в конце концов оказывается покоренным собственным же рабом, который служит ему своим действованием. Ибо в результате действования, направленного посредником на природу, он ввергает в зависимость от себя и своего господина. "Поэтому истина самостоятельного сознания,- говорит Гегель,- есть рабское сознание. Правда, это последнее проявляется на первых порах вне себя и не как истина самосознания. Но подобно тому, как господство показало, что его сущность есть обратное тому, чем оно хочет быть, так, пожалуй, и рабство в своем осуществлении становится скорее противоположностью тому, что оно есть непосредственно; оно как оттесненное обратно в себя сознание уйдет в себя и обратится к истинной самостоятельности"*. В "Феноменологии духа" Гегель излагает историю движения сознания к независимости. Шаг за шагом раб постепенно покоряет своего господина, по мере того как он осуществляет свое действование как раб. Служа своему господину, раб научается служить себе самому, вступая тем самым в иную ситуацию, ситуацию независимости. Труд, на который он был обречен жаждой самосохранения, станет для него орудием собственного освобождения. В процессе труда сознание обращается в самосознание. Трудясь на своего господина, раб начинает осознавать свою собственную силу, которая уже не сводится к большей или меньшей способности победить противника. Эта сила заключается в умении использовать природу. А таким умением обладает именно раб, ибо этот удел назначен ему самим господином. Теперь же существование господина, который, не находясь в состоянии войны, находится в состоянии бездействия, зависит от способности раба заставить природу наилучшим образом отдавать свои плоды. Раб стремится выжить, осознавая, что именно поэтому ему нужен его господин. Последний же этой ситуации не осознает и потому попадает во все большую зависимость от своего раба. После того как война прекращена, победителю, ставшему господином, уже нет никакой пользы от его оружия, между тем как раб вступает в противоборство с природой, покоряет ее и обращает себе на службу. Но тогда почему же покоритель природы должен оставаться рабом "господина", не знающего секрета господства над ней?
* (Там же, с. 104.)
Именно так раб приходит к осознанию своей свободы, которую он обретает в процессе труда, направленного на покорение природы, и, как следствие, снова вступает в противоборство со своим господином, стремясь покончить с несправедливостью ситуации зависимости. Все люди равны, и ни один человек не должен зависеть от другого.
Такова история, изложенная Гегелем в "Феноменологии духа". Эта история завершается событием, породившим само это произведение,- Французской революцией 1789 г. В Йене разыгрывается сражение, казалось, последнее в истории битв за освобождение человека и освобождение духа. Наполеон, воплощение этого духа, должен был обеспечить своими деяниями полноту его осуществления. Это, по мысли Гегеля, последний шаг от свободы для одного, свободы господина, к свободе для всех и каждого в отдельности, это начало конца истории,- истории, построенной на господстве и зависимости. Раб вступал в последнюю схватку со своим господином, раб, силой своего труда уже сам превратившийся в господина. Но в господина не другого человека, а в господина природы. Он стал господином не благодаря способности покорять других людей, но в силу способности овладеть тем единственным, что подлежит овладению,- природой. Труд, а не война - вот единственное орудие истинного господства и авторитета. Только труд принесет человеку понимание истинного смысла его существования.
|
© SokratLib.ru, 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://sokratlib.ru/ "Книги по философии" |