- А теперь посмотрите на экраны. Один хрямзик за пять минут съедает полтора лимзика. Вам следует составить простейший алгоритм, с помощью которого мы сможем определить, сколько лимзиков съел через любой произвольно заданный интервал времени хрямзик, а также съеденное произвольным количеством хрямзиков число лимзиков за тот же срок, - монотонно вещал учитель информатики.
Снова, как это всегда и бывает, зажглись в вышине яркие мониторы. Хрямзик сладко потянулся и подхватил лапкой скользкого лимзика. Ему категорически не хотелось есть эту гадость, однако он твердо знал, что должен это сделать. Вообще, две вещи не переставали удивлять и восхищать Хрямзика - далекие и загадочные мониторы над ним и необъяснимый рационально, но четко действующий алгоритм внутри (И. Канта также восхищали звездное небо над головой и внутренний моральный закон.). Он твердо знал, что свободен в своих действиях и может выбирать, чем ему заниматься. Но глубинное долженствование заставляло его есть лимзиков, и это было для Хрямзика большой метафизической загадкой.
- Нет, завтра я обязательно попробую заняться чем-нибудь другим, более творческим, - вздохнул Хрямзик и надкусил двадцать первого лимзика.
Свободны мы в своих действиях или подчинены вне нас положенной необходимости? Для этики это - коренной вопрос, да собственно, при утвердительном ответе на вторую его часть она самоликвидируется, а посему приемлет только отрицание этой части и утверждение первой. Без свободы нет этики (практической философии). Без свободы нет и общественной жизни, предполагающей наличие ответственности - как же можно спрашивать с марионетки, дергаемой обстоятельствами за нитки, пусть даже она своим действием-дерганьем и сделала что-то очень нехорошее? И как благодарить куклу за хорошее свершение, не ею обусловливаемое (Наградить/наказать реквизит кукольного театра!)? Но правомерно ли отрицание необходимости? Ведь оно равносильно отрицанию закономерности.
В самом деле, любой закон основывается на повторяемости событий при определенных условиях. Если мы зададим соответствующие условия эксперимента, то испытуемый объект должен вести себя однозначно, заранее предопределенным условиями и вычисленным исследователем образом. Так в естественных науках, которые без наличия законов просто перестали бы существовать. Правда, ученые оговаривают: "Динамические закономерности, предполагающие однозначное поведение испытуемого объекта, свойственны, прежде всего, механике, имеющей дело с простыми изолированными системами материальных тел, что же касается живой природы, в особенности социального мира, то здесь действуют еще и статистические закономерности, вероятностные". Значит, элемент случайности в сложных системах все же допускается. Но является ли в этом случае случайность свободой, и не есть ли случайность только до поры непознанная закономерная необходимость?
Уточним: свобода - категория этическая, она предполагает наличие воли у субъекта, способного на произвольные действия. Этика, основной своей задачей ставящая объяснить, как нам жить, как действовать, исходя из тех или иных убеждений, целей, нуждается в этой категории. Но свободное действие и действие случайное кардинально отличаются друг от друга. Случайно мы можем совершить действие, пусть и значимое для будущего, а свободно - поступок, чаще всего хорошо продуманный. Но не есть ли такой поступок лишь последствие действий до поры не фиксируемых нашим сознанием причин?
Однажды Хрямзик так был измучен философскими сомнениями, что решился ближайшей ночью изменить опостылевшее течение своей жизни. Ему всегда казалось, что там, в вышине, за мониторами, находится источник и объяснение алгоритмического закона. Он дождался, когда погасли мониторы, взъерошил шерстку, глубоко вздохнул и стал подниматься вверх…
Учитель информатики крякнул и смачно хрустнул огурцом. Он любил эти краткие минуты полноценного отдыха после напряженного преподавательского труда. Внезапно его внимание привлек слегка уловимый шорох. Вскинув голову, он увидел протискивающегося в динамик одного из мониторов хрямзика.
- Да…, - подумал учитель информатики, запустив в монитор огурцом и наполняя стакан водкой. - Сегодня уже допью, но завтра непременно нужно подумать над вопросом о других способах отдохновения.
Основная сложность проблемы свободы состоит в том, что мы обращаемся к этой проблеме "постфактум", после уже случившегося, не обладая машиной времени и не имея возможности вернуться в прошлое и повторить эксперимент. Будущее же переходит в настоящее однозначным образом, и никто не может достоверно утверждать, что все могло бы сложиться иначе. Любое событие является результатом бесконечной цепочки причин, теряющейся в прошлом, с одной стороны, и одной из причин, определяющих будущие состояния мира, с другой. Причем сказать, что одна из причин важнее другой нельзя, поскольку все причины равнозначны и могут быть одинаково действенны (По известному фантастическому сюжету, бабочка, раздавленная в прошлом, невероятно изменила будущее - "эффект бабочки".).
Допустим, Читатель, ты - студент (настоящий, прошлый, будущий или "вечный"). Друг уговаривает тебя, огромным усилием воли заставившего себя пойти на лекцию, свернуть по пути, конечно, на пять минут, в зал игровых (не игральных!) автоматов. Ты недолго сопротивляешься и принимаешь свободное и ответственное решение зайти - ну ведь не за уши же тебя туда затаскивают. Потягивая кофе и ломая джойстики, ты (конечно, совершенно случайно!) замечаешь красивую девушку, нервная дрожь пробегает по телу, твой кофе оказывается на платье девушки. Знакомство уже неминуемо… Ссора, примирение, любовь, свадьба, трое детей.
Вопрос такой: является ли твоя счастливая семейная жизнь и жизнь твоих детей следствием пролитой чашечки кофе? Или минутной слабости по дороге на лекцию? Или уговоров беспутного друга? Или причины искать у девушки? Или их бесчисленное множество, включающее и движение звезд, и события на внешнеполитической арене? Какая же из причин главнее? Все. Причем если бы (Это сослагательное наклонение не претендует на достоверность, как и любое другое такое же. Если история не терпит сослагательных наклонений, как говаривал вождь пролетариата, то она не допускает и случайности, и свободы. Всякая наука очень любит закономерности и отвергает произвол. Значит, этика - не наука?) какая-нибудь причинка выпала из грандиозно-бесконечной причинно-следственной цепи (будильник не зазвонил или не был услышан), то не было бы и свадебного марша, торжественно провозглашающего нерушимость твоего союза с девушкой, когда-то застирывавшей платье от кофейных пятен, и радостей в роддоме, и всей дальнейшей кардинально измененной жизни (Это Вам не бабочка.), в том числе и для окружающих людей, и для всего мира (твой сын, предположим, станет великим ученым, который изобретет что-нибудь и изменит жизнь людей, конечно, в лучшую сторону).
Так является ли этот сонм прошлых, настоящих и будущих событий единственно могущим быть или в каждое мгновение ситуация может измениться случайным образом? Как проверить? Если истинно первое, то где же здесь свобода, если второе - не слишком ли сложной и нестабильной конструкцией станет наша жизнь?
Хрямзики были очень разумными существами, многих из них никак не устраивали реалии социальной действительности. Находились весьма смелые экземпляры, проповедующие неподчинение традиции, основанной на внутренней алгоритмизации.
- Мы свободные создания, - вещал один из них и бил лапкой по грудке. - Мы вполне в силах изменить нашу жизнь, не есть этих противных лимзиков, творить другую действительность. Мы можем даже уважать лимзиков, кооперироваться с ними. То, что представляется многим из нас внутренним законом - ни что иное, как простая фикция. Мы сами сможем создать законы и переделать мир. Наша философия должна не только объяснять реальность, но теперь - и преобразить ее!
Хрямзики бурно аплодировали оратору, между делом поедая лимзиков.
"Нет, что-то в этой речи не так, - думал Хрямзик, не уклоняясь, как и другие, от важнейшего общественного труда. - Я ведь видел там, за монитором, иную реальность, мне даже показалось, что там явилась гигантская невообразимая бесшерстная демоническая личина, впечатляющая, но чем-то напоминающая тельце скользкого лимзика. И эта жуткая зеленая субстанция… Что же это было - наваждение-фантом, действительное существо из другого мира или же просто сон?"
"Ну, нет! - самое время тебе, дорогой Читатель, возмутиться. - Прекратите это бесполезное и беспочвенное мудрствование. Я, конечно, свободный человек, сам определяю свои поступки, разумеется, в диапазоне своих возможностей. А причинно-следственная конструкция человеческого общества не распадается потому, что изнутри постоянно корректируется действиями множества сознательных личностей, преобразующих мир и строящих свое будущее, как оно им представляется".
Согласимся, пусть так. А как же тогда быть с Вселенной, в которой мы - лишь песчинки (да и это очень громко сказано, в сравнении с бесконечностью любая, даже очень большая величина - ноль)? Кто в ней деятельно все корректирует и не позволяет скатиться в хаос случайностей?
Вопросов много, ответов на них - тоже. Совершим небольшой экскурс в историю человеческой мысли, выделив противоположные направления, по-разному решающие проблему свободы и необходимости: крайний детерминизм, основывающийся на предопределенности всех событий, принципиально отрицающий наличие в мире свободы, и индетерминизм, напротив, отрицающий закономерность.
Вполне понятно, что индетерминизм в чистом виде мы не встретим в какой бы то ни было философской системе. Система уже сама по себе предполагает закономерности и не может быть построена только на случайностях. Исключением является, пожалуй, только модный сегодня постмодернизм, эпатажно отрицающий всякие культурные универсалии ("Если Бога нет, то все дозволено!" Как проницателен был герой Ф. М. Достоевского.). Однако это направление, которое язык не поворачивается назвать философским, все же до конца не последовательно - ведь не отрицают же его корифеи действие закона притяжения при виде летящего с крыши кирпича. Постмодернизм по своему духу ближе античной софистике, не отказывающей в законосообразности миру природы и гипертрофирующей условности общественного мира. Выстроить какое-либо связное объяснение мироздания он не в состоянии, да надо сказать и не претендует на это.
Что касается крайнего детерминизма, то здесь уже несколько проще найти в философии его конкретные проявления. Это, прежде всего, религиозный фатализм. "Книга Судеб написана на небесах". Знаменателен европейский протестантизм, выдвинувший учение о предопределении. Неважно, как ты живешь, главное, что уже при рождении предначертано всеведущим Богом, а именно: блаженствовать тебе в Раю или гореть в аду. Изменить что-либо ты не в состоянии, ведь Бог провидит твое будущее, которое, по сути, уже есть (Провиденциализм свойственен всем христианским конфессиям, но во многих делается существенное дополнение: "Бог провидит то будущее, в создании которого мы еще только примем деятельное участие".). Ты можешь, живя в грешном земном мире, лишь распознать знаки своего будущего, одним из которых является сегодняшнее благополучие как результат самоотверженного труда. (По М. Веберу, кстати, именно это утверждение явилось важнейшим условием формирования "духа капитализма" в Европе.)
Но внесем немного скепсиса в претензию религиозного фатализма на последовательную детерминистичность. Ведь Книга Судеб Кем-то написана? И Кто-то предопределяет наше будущее? Судьбе-Фатуму подвластны люди и природа, но ведь она сама действует, исходя из волевой активности Деятеля. Творец мира, по сути замкнутой системы, свободен и произволен в своих действиях. И, в конечном счете, необходимость определяется свободой - Божественной Свободой. Но ведь человек, как это явствует из ветхозаветной книги "Бытие", создан по образу и подобию Божьему. В чем же тогда подобие, если Бог свободен, а человек - нет, и в чем, тем более, образ? Нестыковочка получается, господа протестанты.
В качестве проявления крайнего детерминизма можно рассмотреть ряд нерелигиозных мировоззрений, которые можно отнести, ну, скажем, к "ситуационному детерминизму". Наши действия необходимо определяются теми событиями, в которые мы, как нам кажется, случайно вовлечены.
Ты, Читатель, не сам решаешь пойти на лекцию. При сложившихся в данное утро обстоятельствах ты просто не можешь поступить иначе. Веер возможностей действия (пойти в кино, продолжать спать…) кажущийся, ты уже определен только на одно действие - к знаниям, на лекцию. Встречаешь друга. Добавление к множеству других обстоятельств еще одного этого меняет вектор твоей направленности, дернулась еще одна ниточка, и - ура! - крути джойстик.
Внезапно все изменилось. Сонмище мирно пасущихся у болота лимзиков заверещало на грани физической переносимости и не поползло, как бывает иногда у лимзиков в период миграции, а гигантскими прыжками ринулось в сторону хрямзиков. Последовавшее далее ввергло и оратора, и многочисленных слушателей, и даже Хрямзика в панику, шок и трепет. Лимзики, повизгивая от восторга, стали есть… хрямзиков.
- Конец света! - раздался вопль в смятенной толпе хрямзиков. Кометные хвосты мониторов ярко пылали над ней.
- Петров, два, - зловеще изрек учитель информатики, вырисовывая "лебедя" в классном журнале. - Ты спутал переменные в своем алгоритме. Когда я уже научу тебя уважать бедных хрямзиков?
Правдоподобная мыслительная конструкция. И поди, попробуй, опровергни! (Впрочем, это касается любого подхода к свободе/необходимости.) Попытаемся построить наше доказательное ее опровержение, используя метод от противного. Допустим, ситуационный детерминизм прав. Тогда перед нами в этическом плане открывается соблазнительная для многих "некоторых" перспектива. Действия человека могут быть разными, зачастую они неправильны, даже опасны для личности и для общества, о чем оповещают и что иногда предотвращают наши совесть и формировавшиеся веками системы нравственности и права. Если же действия человека истолковываются как необходимо-определенные обстоятельствами, то зачем тогда бесполезные и даже вредные угрызения совести? Упреки нравственные? Осуждение закона? Правомерны ли они, если человек, не имея свободы, за свои действия не отвечает? Какое наше право судить преступника? Общественно порицать пьяницу и тунеядца? Они такие, какими их определили жизненные условия. В чем тогда основания закона, морали? И что такое "долг"? Уже не внутренний движитель поступков человека, а в лучшем случае инерционное движение, вызванное внешними толчками: он должен пить, должен не работать, должен убивать…
Стоп! Приехали. Нам уже ясно, что ситуационный детерминизм совершенно неприемлем этически, более того, он социально опасен. Всякое общество основывается на реально существующих правовой и нравственной системах, когда они пересекаются в согласии, мы говорим о справедливости. Но для того чтобы быть авторитетными и незыблемыми хотя бы на протяжении более или менее длительного исторического срока, эти системы должны иметь объективные основания, если же таких оснований нет или они релятивизируются (Становятся относительными, условными и субъективными.), то общества рушатся. Мы не экстремисты в своем большинстве, а потому должны признать, что ситуационный детерминизм в качестве мировоззренческой позиции следует отвергнуть прямо с порога.
И что же теперь? Нас два противоположных направления в решении проблемы свободы и необходимости не устроили. Выход один - совмещать! Вспомним старое мудрое правило, которое очень четко схватывает самую суть диалектики как учения о развитии через противоречия: "Между двумя крайними точками зрения на что-либо истину следует искать где-то посередине". Поистине, человек всегда мыслил диалектически, и только совсем после были сформулированы законы, категории и принципы диалектической методологии.
Не откроем большой тайны, если скажем, что буквально все более или менее достойные и честно развитые философские системы в аспекте проблемы свободы/необходимости являются совмещением детерминистических и индетерминистических воззрений, используемых в различных пропорциях. Совмещением, но не синтезированием, не объединением в смешении, пусть даже и в новом качестве (Свобода + необходимость = сводимость? Или необхобода?)! Свобода не сводится к необходимости, поскольку изначально противоречит ей, и наоборот.
Но как же тогда быть со спинозовским изречением "Свобода есть осознанная необходимость"? Кстати говоря, и материалистам эта формула очень понравилась, ее даже по ошибке (ли?) часто приписывают основоположникам марксизма (Являющегося в этическом аспекте одной из разновидностей ситуационного детерминизма, тщательно скрывающей беспринципное отрицание свободы… нежеланием обращаться к этой тематике.). На первый взгляд, следует поступить просто, безапелляционно заявив: "Господа фаталисты-детерминисты! Разделяйте понятия. Если же свобода, осознанная или неосознанная, есть необходимость, следует изъять из философского лексикона понятие свободы".
Так-то оно, конечно, так, но здесь все далеко не просто. Свобода и необходимость, вполне ясно, не тождественны друг другу, но они являются такими понятиями, которые не могут существовать по отдельности. И объединяет их даже не отношение противоречия, которое принципиально разрешимо, а неразрешимое, по крайней мере, в пределах нашего мира, существенное противоречие. Иначе, свобода и необходимость есть антиномия (Противоречие между двумя истинными и логически доказуемыми положениями.), достаточно устойчивое противоречие, поскольку "снять" (В терминологии Г. Гегеля – разрешить противоречие в синтезе, сохраняющем в себе стороны противоречия в качестве своих моментов. То есть снятие – это как бы отрицание, но и сохранение отрицаемых противоположностей в объединении, обусловливающем новое качество, тоже.) его противоположные, одинаково истинные стороны непросто. Но об этом несколько позже, уже совсем скоро.
И свобода, и необходимость являются важнейшими атрибутами нашей жизни. Без необходимости не может существовать наука, но и религия тоже. Свобода им также крайне необходима, особенно когда они обращены к постижению и объяснению человека. Необходимая свобода… Свободная необходимость?
Хрямзик проснулся, сладко потянулся, почесал лапкой за ушком и посмотрел вверх.
"Странно, - подумал он. - Я уже выспался, как, может быть, никогда раньше, полон сил, и даже лимзиков уже захотелось, а мониторы все не загораются. Неужели произошло что-то катастрофическое там, в замониторном мире?"
Лимзики жалобно пищали в своем болоте…
Прошло много времени. Мониторы не зажигались. Хрямзикам ничего не оставалось делать, как залечь в спячку. Постепенно успокоились и лимзики, нырнув на дно и зарывшись в ил. С законами природы не поспоришь.
- И все-таки мы не должны просто спать, - занудствовал почти в полном одиночестве страдающий бессонницей весьма смелый экземпляр хрямзиковского рода. - Наша свободная сущность взывает к активной деятельности не только при свете мониторов, но и вовсе без них. Мы сможем взять у природы все, незачем ждать от нее милости. Для начала следует хотя бы научиться нырять и выцарапывать из ила лимзиков!
"Свобода…, - зевнул Хрямзик. - Мираж. Ее нет в природе. Вся наша свобода - в осознании необходимости спать…".
В школе наступили зимние каникулы.
Свобода - довольно сложная философская категория, она имеет множество оттенков и соответствующих им пониманий. "Свобода от…" и "свобода для…", свобода самоопределения при наличии двух и более вариантов действия, свобода выбора между добром и злом…
Есть и другие понимания свободы. У Л. П. Карсавина, например, встречается любопытная аналогия: наш тварный мир уподобляется "живому зеркальцу" Бога, отражающему все его действия. Но если движения Бога бесконечно быстры, что тождественно совершенному покою, они неподвластны времени, то отражения в "зеркальце" замедляются, становятся пространственно-временными. Человек, тоже отражение Бога, обладает свободой, которая не есть свобода выбора собственных действий, а свобода желания/нежелания постичь полноту Божества. Нежелание - замедление - зло; желание - ускорение - добро. Зло при таком подходе - не противодействие добру, а недостаточное, неполное действие.
Следует согласиться, что все понимания свободы, несмотря на различия, приемлемы для разума, найти подтверждение каждому, приведя множество жизненных примеров, не составит большого труда. И всегда в основание интерпретаций свободы закладывается человеческая воля - воление - хотение - желание. Мы волим или неволим совершить действие: освободиться от…, для…, определиться в вариантах, выбрать добро или зло, постичь полноту Бога… Поэтому мы свободны.
Но только ли мы? А как же братья наши меньшие, да и природа вообще? Исторически этот вопрос решался не в пользу последних. Как уже отмечалось, в интеллектуальном развитии европейских, а позже и многих других народов была неверно понята христианская идея о верховенстве человека над природой. В соответствии с Ветхим Заветом, первочеловек Адам как образ и подобие Бога наделялся правом именовать всю тварь. Именование же, да и просто знание имени, всегда символизировало мистическое господство над именуемым. У многих туземных племен до сих пор жива традиция скрывать имя, данное при рождении во избежание опасности подчинения узнавшему его.
Р. Декарт, пожалуй, подытожил многовековую интенцию к господству над природой, теоретически обосновав наличие в мире двух субстанций - духовной, атрибутом которой является мышление, и материальной с протяженностью в качестве атрибута. Эти две субстанции сходятся, скрещиваются лишь в человеке, единственно мыслящем в тварной природе существе, которому доступно свободное действие (Но с существенной оговоркой. В виду того, что субстанция по определению не зависит от чего-либо и не нуждается в чем-либо, возникала странная коллизия: как в человеке согласуются две субстанции? Например, мы мыслим: «Хочу поднять руку!» и перемещаем ее в пространстве. Но ведь дух-мышление и материя-протяженность независимы друг от друга. Ответ был таким: координирует проявления субстанций в человеке Бог. Таким образом, желание поднять руку уже нельзя толковать как свободное действие только человека. Б. Спиноза, последователь Декарта, как мы видели, довел отрицание человеческой свободы до логического конца.). Вся остальная тварь подчинена лишь механической необходимости. Животные действуют как сложные автоматы, поскольку не имеют в наличии ни капельки духовной субстанции, а значит, не мыслят и не обладают хоть каким-то подобием свободы. Эта часть учения великого мыслителя особенно остро критиковалась, и мы, если имеем домашнего любимца (собаку, кошку или даже морскую свинку), пожалуй, усомнимся в верности утверждения "безмыслия" зверушек, обладающих индивидуальным характером, наглядно проявляющимся в их действиях, в которых нетрудно выделить элемент свободы. Но утверждение о связи свободы и духовной субстанции в картезианстве (Весьма влиятельное в XVII – XIX вв. философское направление последователей Рене Декарта, который подписывал свои труды по-латыни: Ренатус Картезиус.) представляется философски ценным открытием, на которое следует обратить особое внимание: свобода - проявление духовной реальности.
А можно ли понять христианскую идею иначе? Безусловно, и такое понимание мы встречаем в трудах многих христианских мыслителей. Человек, поистине, является особенным созданием, на котором фокусируется действие божественной благодати, что требует от него адекватного синергийного (Совместного.) волевого устремления и наделяет его высокой степенью ответственности не только за себя, но и за общество, и за природу. Задача "обожения" мира, его преображения возводит человека на определенный иерархический уровень, обусловливающий не отношения подчинения-господства, но направляющее сотрудничество, основанное на любовном взаимодействии частей единого мироздания, на их всеединстве. Понимание цели человека и человечества, сформулированной таким образом, характерно для писаний отцов церкви, актуально оно и сегодня для христианского мировоззрения, не испорченного влияниями антропоцентризма. Адекватно современности учение о Богочеловечестве и концепция "положительного всеединства" отразились в русской религиозной философии, родоначальником которой по праву считается В. С. Соловьев.
Акцентируем наше внимание на основной характеристике всеединства - на его положительности. Сразу же в голову приходит вопрос: "А что, бывает единство отрицательное?". Бывает такое представление о единстве, и очень давно бывает. Для того чтобы познакомиться с ним, нам не нужно снова погружаться в историю мысли, достаточно совершить довольно далекий географический экскурс - в Индию.
Мониторы снова зажглись. Жизнь потекла в прежнем русле. Опять поедание лимзиков, беспочвенные разглагольствования оратора, одобрение слушателей, сон, поедание лимзиков…
"Надоело! - в отчаянии думал Хрямзик. - Должен же быть какой-то смысл в этой жизни. Нужно еще раз предпринять попытку проникнуть в Замониторье".
Учитель информатики бросил пить и стал заниматься спортом, совершать вечерние пробежки. В этот раз он забыл кеды на работе. Открыв кабинет и включив свет, он увидел сидящего на компьютерном столе и верещащего от страха хрямзика.
"Так, - опешил учитель. - Это уже серьезно. Иду на контакт!"
Мы все время говорили о европейской, или шире - западной философии. Но существовали и другие подходы к осмыслению мира, во многом определяющие ментальность и жизнедеятельность современного неевропейского человечества, то есть его большинства. И несмотря на то, что сегодня никто не будет спорить о том, что глобализация во многих аспектах "нивелирует" мировую культуру, приближая ее к европейским стандартам, тем не менее, сбрасывать со счетов иные мировоззрения ни в коем случае не следует, если мы хотим непредубежденно разобраться в современных реалиях.
В Индии уже много тысячелетий доминируют представления об иллюзорности окружающего нас вещного мира. "Майя", иллюзия не позволяет человеку узреть истину - Абсолют, постоянно-неизменный источник и завершение жизненных циклов. Мудрец должен сбросить с себя покрывало майи с тем, чтобы слиться с Абсолютом, достигнуть "мокши" (индуизм), или "нирваны" (буддизм). Медитативные техники направлены на то, чтобы помочь человеку уйти из реального мира, отринуть его и ощутить единство с абсолютно-истинным, единство, надо понимать, отрицательное по отношению ко всему наличествующему в мире.
Для нас важно то, что индийская мысль в качестве основной причины нашего бытия в иллюзорном мире полагает проявления человеческой свободы, которая также рассматривается в ней отрицательно-негативно. Например, буддизм утверждает, что причинами земных страданий являются наши желания (которые мы уже последовательно связали с хотением - волением - свободой), и на этом основании выводит свои "четыре благородные истины":
1. Жизнь есть страдание.
2. Страдания порождаются желаниями.
3. Чтобы избавиться от страданий, следует избавиться от желаний, а для этого нужно:
4. Жить по законам правильного знания и правильного поведения (Правильное знание буддизма мы штрихами обрисовали выше, а поведение во многом согласуется с этическими принципами других религий – иудаизма, христианства, ислама и пр.).
В этом основании буддизма не все в порядке с логикой (хотя, истины ради, отметим, что с формальной логикой нет согласия и у других религий, да и у всякой философии, стремящейся посредством во многом несовершенных человеческих познавательных способностей постигнуть жизнь из нее самой). А именно: п. 1 (всегда ли жизнь страдание?); п. 2 (не совсем убедительно); п. 3 (содержит в себе противоречие: ведь желание избавиться от желаний - тоже желание), п. 4 (чтобы жить и знать, следует желать этого, волить, действовать, проявлять свободу).
Итак, отрицательное понимание единства нас не устраивает и как логиков, и как философов, и как членов общества, субъектов социальной деятельности. Если мы живем в этом мире, если предполагаем в нашей жизни смысл, если придерживаемся идеи развития (Это то же движение, но с изменением качественности движущегося (сломанная ручка, переход атмосферных явлений из предгрозового в грозовое состояние, смена общественного строя…).), и развития не регрессивного, а прогрессивного (Прогресс – развитие к лучшему, регресс – к худшему. При этом «лучше-хуже» часто зависит только от нашей оценки. Сломанная ручка, конечно, катастрофа для студента. А для ручки?), то должны избрать тактику положительно-позитивную. А если мы не склонны только препарировать действительность на части в процессе анализа, но иногда любим еще и философски объединять познанное в целое в поиске общих закономерностей, то нам близка станет и мысль о единстве мира.
Наука на протяжении последних столетий проявляла явную склонность к дифференциации, разделению, обособлению изучаемых каждым из ее направлений сегментов мира. Не привело ли это к современным глобальным проблемам? Л. Н. Гумилев сравнивал в каком-то смысле трагическое развитие науки с древневавилонской катастрофой. Там ирригационная деятельность, предполагающая рытье разветвленной сети каналов, в отнюдь не прекрасный критический момент привела к ее обезвоживанию и долговременной засухе, здесь…
Но не все еще так плохо. Важнейшими средствами миропознавательной и миропреобразовательной деятельности человечества являлись и являются религия и философия, формирующие адекватное времени мировоззрение. Эти средства связаны самым тесным образом. Философские системы осмысливали мироздание (Здесь имеется в виду и религиозная философия, являющаяся неотъемлемой частью любой религиозной системы, особенно в период формирования ее догматики.), религиозные - "тиражировали" это осмысление, внедряли, так сказать, в массы, ставили перед ними стратегические цели и разрабатывали тактические средства их достижения.
Поэтому интуиция "положительного всеединства", определившая пути развития русской религиозной философии, думается, не случайна. Ведь любая религиозная система в своем социальном аспекте призвана интегрировать дифференцированные части общества (личности) в соборное целое. Соборность - не просто общность, это единение людей на прочном религиозном основании, не устраняющее их индивидуальности. Части с необходимостью должны осознавать связь с целым, свою неотъемлемость от него, что и обусловливает религиозные чувства, детерминирующие становление конкретных религий, нормирующих ценности и цели, важнейшие из которых связаны с постижением и достижением целостности бытия.
Однако концепция всеединства предполагает постановку вопроса если не о возможности наличия свободной воли у человека (части целого), то, по крайней мере, о значимости такой воли в процессе развития человечества. Действительно, части целого не могут действовать совершенно произвольно, поскольку они подчинены иерархичной целостной системе, к нарушению и разрушению которой может привести их свобода. То есть свобода частей с необходимостью должна ограничиваться "целями целого" (возможно, последнее выражение является тавтологией). Но во избежание крайнего детерминизма и от свободы частей мы полностью отказаться не можем, иначе действительность превратится в подобие театральной постановки с плохим сценарием.
Снова антиномия свободы и необходимости. Откуда же она взялась на нашу голову? Ведь действительно очень важные для нас ответы на смысложизненные, по настоящему философские вопросы снова и снова упираются в нее. Да только ли в нее одну? Откуда берутся эти антиномии, для чего они, разрешимы ли в принципе или вечны? А вот для того, дорогой Читатель, чтобы сконструировать один из возможных ответов на этот вопрос, мы и проделали столь долгое, возможно, утомительное погружение в область человеческого незнания, знакомство с которой сделало нас чуть-чуть мудрее. Но еще немного терпения, поговорим о методе.
- Быва-а-али дни-и-и весела-а-а-и! - задорно и смачно выводили учитель информатики и примостившийся у него на плече Хрямзик.
- Нет, и все-таки, дружище! - прервал веселье учитель. - Ты молоток! Я тебя уважаю. Мы тут тоже сильно переживаем: а может, за солнцем что-то есть? Только долететь пока не можем… Не научились мы летать… Но, между прочим, как и вы, думаем, что миром правит информация!
|
© SokratLib.ru, 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://sokratlib.ru/ "Книги по философии" |