Основатель марбургской школы Герман Коген (Cohen) (1842— 1918) изучал филологию, математику и естествознание в Бреслау и Берлине. В 1873 г. в Марбурге как ученик Ланге он защитил докторскую диссертацию. С 1876 по 1912 г. Коген был профессором Марбургского университета, создав знаменитую марбургскую неокантианскую школу, которая на целые десятилетия стала центром притяжения для философов разных стран. Интерес к философии Канта рано определил направленность исследовательской и педагогической деятельности Когена. Так, в 1871 г., еще до защиты докторской диссертации, он написал классическую работу "Кантовская теория опыта", второе, существенно обновленное издание которой вышло в 1885, а третье — в, 1918 г. В 1877 г. было издано сочинение "Кантовское обоснование этики", в 1889 г. — "Кантовское обоснование эстетики". В этих книгах три кантовские "Критики" были подвергнуты обстоятельному критическому анализу. Таким образом, основные идеи марбургского неокантианства были введены в оборот развития философии и в философские дискуссии еще в 70 — 80-х годах XIX в. В XX в. творческая и педагогическая деятельность Когена продолжалась. В 1902 г. появился том 1 его произведения "Система философии" — "Логика чистого познания", в 1904 г. — т. 2 "Этика чистой воли", в 1912 — "Эстетика чистого чувства". Кроме того, были написаны книги "Иммануил Кант" (1904) и «Комментарий к "Критике чистого разума"» (1907). Г. Коген: занимался также философией математики. Еще в 1883 г. он опубликовал сочинение "Принцип метода бесконечно малых". Произведения Г. Когена и сегодня причисляются к лучшим философским работам XX в.
Вокруг Когена как ученого и педагога собралась школа блестящих учеников и последователей. Учиться к нему приезжали из разных стран, в том числе и из России. Самые значительные после Когена философы марбургской школы — Пауль Наторп и Эрнст Кассирер.
Пауль Цаторп (1854—1924), который с 1881 г. был доцентом, а с 1885 г. — профессором Марбургского университета, известен и как ученик, сподвижник Когена и как яркий, оригинальный философ, специализировавшийся в истории философии, теории познания и метода, в философской психологии и педагогике. Его главные сочинения: "Теория познания Декарта. Исследование предыстории критицизма" (1882), "Исследования по истории проблемы познания в древности" (1884), "Этика Демокрита" (1893), "Социальная педагогика" (1898), "Государство Платона и идея социальной педагогики" (1898), "Учение Платона об идеях. Введение в идеализм" (1903, второе расширенное издание — 1921 г.), "Песталоцци" (1909), "Логические основы точных наук" (1910), "Всеобщая психология" (1912), "Всеобщая логика" (после 1914 г.).
Наибольшую известность получили книга 1903 г. о Платоне и статья "Кант и марбургская школа" (1912).
Эрнст Кассирер (1874—1945) — блестящий философ, который в начальный период творчества примыкал к марбургской школе неокантианства, а затем встал на самостоятельный путь в исследовании круга философско-математических, теоретико-познавательных, философско-правовых, филологических, языковых, литературно-критических проблем. Кассирер — превосходный историк философии. В 1902 г. было опубликовано его сочинение "Система Лейбница в ее научных основаниях". В 1906— 1907 гг. он написал (и защитил в Берлине) докторскую диссертацию "Проблема познания в философии и науке новейшего времени", которая затем переросла в трехтомный труд; его публикация закончилась уже после смерти Кассирера. Другие известные произведения этого философа, написанные еще под влиянием неокантианства — "Понятие о субстанции и понятие о функции" (1910 г.; русский перевод "Познание и действительность". СПб., 1912). В 20-х годах он перешел к созданию своеобразной концепции мышления, языка, культуры, которую изложил в трехтомной книге "Философия символических форм" (1923—1929). В 1932 г. Кассирер написал яркую работу по истории кембриджского платонизма второй половины XVII — начала XVIII в.: "Платоновский ренессанс в Англии и кембриджская школа". В 1933 г. Кассиреру пришлось эмигрировать из нацистской Германии. Он был профессором в Англии, Швеции, США. В 1939 г. Кассирер опубликовал книгу "Декарт", в 1944 г. — "Очерки о человеке"; в 1946 г. уже посмертно вышла книга "Миф о государстве" (две последние работы опубликованы на английском языке).
В марбургской школе обучались и другие философы, то более, то менее известные. Некоторые из них потом становились основателями самостоятельных направлений. Так, Николай Гартман (1882 —1950), в 1909 г. защитивший в Марбурге у Когена работу "Логика бытия у Платона", затем создал оригинальное учение онтологического толка. В
Марбурге в начале века учился X. Ортега-и-Гассет. Этот город сделался также местом паломничества для тех молодых людей из России, которые были последователями Канта или просто хотели учиться у прославленных педагогов Когена и Наторпа. В летнем семестре 1912 г. в Марбурге у Когена (вскоре ушедшего на пенсию) начинал учиться Борис Пастернак. Но уже тогда он понял, что создан не для философии, а для поэзии, о чем ярко рассказано в "Охранной грамоте" и в (.недавно опубликованных) письмах из Марбурга 1912 г. Философы ранга Когена, Наторпа, Кассирера — это не только яркие, но и оригинальные мыслители. Однако в относительно кратком очерке приходится сделать акцент на том общем, что их объединяло, причем объединяло вокруг Когена и некоторых принципиальных основоположений, выдвинутых именно марбургским неокантианством. В чем же состояли эти главные идеи, основоположения? В значительной степени дело определялось не просто почтительным отношением к философии Канта, стремлением восстановить ее былое влияние, но и желанием предложить новый, критически обновленный вариант интерпретации и дальнейшего развития кантианства.
Марбуржцы исходили из того, что первая задача новой философии — непредвзятое и объективное отношение к учению Канта, в определенной степени — возрождение и дальнейшее развитие наиболее ценных кантовских идей. "Всякий, кто хочет сделать какой-нибудь шаг вперед в философии, — писал П. Наторп в знаменитой статье "Кант и марбургская школа", — считает своей первейшей обязанностью разобраться в философии Канта; но в особенно сильной мере должна сознавать эту обязанность та философская школа, которая с самого начала исходила из намерения сначала представить учение Канта в его неискаженной исторической форме, понять его из собственного его принципа и определить его значение с точки зрения этого самого принципа, а не с какой-либо другой, навязанной ему извне".
Марбуржцам, действительно, удалось внести вклад в историко-философское изложение и "имманентную" (т.е. верную самому Канту) интерпретацию концепции великого немецкого мыслителя, в прояснение ее происхождения из предшествующей традиции философии от Платона до Лейбница. Особенно интересной и плодотворной оказалась проработка линии "Платон—Кант". (Пожалуй, Платон был для марбуржцев не менее важным мыслителем, чем Кант.) В философии Платона Коген и другие марбуржцы выдвигали на первый план: 1) интерпретацию математических объектов как особого вида бытия; 2) понимание идеи как сущности, прообраза эмпирически данных предметов; 3) толкование бытия только как мыслимого, идеального.
Коген, Наторп, Кассирер, воздавая должное Канту, не случайно акцентировали внимание на критической философии как основном достижении великого мыслителя. Дело в том, что требование строгой критичности они хотели повернуть прежде всего ...против самого Канта, ибо намеревались осуществить масштабную критику и достаточно радикальный пересмотр ряда исходных и принципиальных положений кантовского учения. "Я должен был, — писал Г. Коген, — предпринять. ревизию кантовских понятий во имя того, чтобы они сами собой поддавались объединению в целостную непротиворечивую систему, а также для того, чтобы я смог расчистить путь своей дальнейшей работе".
В вопросе о том, что именно в философии Канта подлежит критике — каковы, следовательно, "необходимые поправки к учению Канта" — среди неокантианцев марбургской школы существовало, несмотря на различие в оттенках, "большое согласие по существу", что отметил П. Наторп в уже упоминавшейся знаменитой статье. Каковы же эти "необходимые поправки"? Понимание их в свою очередь зависит от того, что именно в кантовской философии было признано марбуржцами особенно ценным. На первый план среди кантовских сочинений была выдвинута "Критика чистого разума", а в ней — ориентация на критику познания, на науку, в частности, на математику, стремление разработать строгий научный метод. Особо подчеркивались логический характер кантовского учения о рассудке, научно-рационалистическая трактовка опыта, в которой во главу угла поставлены трансцендентализм и априоризм. Речь шла о главной для марбуржцев заслуге Канта — особой логической обработке опыта.
Однако почти в каждом из достижений Канта, как полагали марбуржцы, были заключены непоследовательности, ограниченности, противоречия, которые требовали устранения и кардинальных "поправок". Так, Кант, согласно Когену, ввел новое и весьма ценное понятие опыта, но он не полностью и не вполне отчетливо осознал смысл своего открытия. Опыт в "подлинно" кантовском смысле должен быть сообразован с деятельностью ученого, прежде всего математика, с сутью научной деятельности как воплощения творчества, культуры. А это значит, что сердцевина "опыта" — не наблюдения за предметом, не его "фиксирование" с помощью ощущений. Это Кант понимал, а потому в ходе критики локковско-юмовского эмпиризма подошел к пониманию опыта как творческого синтеза, благодаря которому предмет не просто "дается", а создается, конструируется. Однако Кант был непоследователен. Он сделал ряд недопустимых, с точки зрения марбуржцев, уступок материализму, сенсуализму, скептицизму. Предположение о самостоятельном существовании "мира" вещей самих по себе, о "данности" предмета благодаря ощущениям, теоретическое первенство трансцендентальной эстетики по сравнению с трансцендентальной аналитикой — все это, согласно Когену, Наторпу, Кассиреру, принципиальные и требующие устранения ошибки Канта.
Критика кантовского учения о вещи самой по себе — один из самых важных конструктивных моментов в философской концепции марбуржцев. В то же время мотивы этой критики вряд ли можно счесть "ригинальными: впервые они прозвучали в произведениях многих философов от Якоби до Ланге. По существу вслед за ними Коген, Наторп, Кассирер разъясняли, что вещь сама по себе должна трактоваться "е как объективная реальность, не как данность, а как пограничное понятие, обозначающее цель, проблему познания. Вместе с сокрушением кантовской вещи самой по себе как источника познания отвергается и основополагающее теоретическое значение — и не только для математики, но и для всей теории познания, для философии в целом — учения о чувственности, трансцендентальной эстетики. Правда, целиком отбросить кантовское понятие "созерцание" марбуржцы не решаются. Но они по сути дела "подтягивают" созерцание к мышлению, делают созерцание особой "функцией" мышления, задача которого — давать не познание закона, а "полное мышление предмета"".
Аргументация марбуржцев в пользу "логизации" исходных моментов познания и отрицания самостоятельной роли чувственного созерцания такова: «... В действительности мы имеем ... не просто описание "данного": оно здесь уже обсуждено и образовано согласно определенному логическому противопоставлению... Категория вещи уже по тому одному оказывается непригодной, что в чистой математике мы ищем область знания, в которой принципиально отвлекаются от вещей и их свойств и в основных понятиях которой не могут поэтому быть удержаны какие бы то ни было стороны вещей».
После критического устранения "ошибок" Канта марбуржцы мыслят начать позитивную разработку учения о познании, в центре которого новая концепция трансцендентального метода, которая в свою очередь нацелена на "трансцендентальное обоснование" любого вида "чистых" теорий и учений. Суть трансцендентального метода так описывается П. Наторпом: "...Метод, в котором заключается философия, имеет своей целью исключительно творческую работу созидания объектов всякого рода, но вместе с тем познает эту работу в ее чистом законном основании и в этом познании обосновывает".
Сделав тем самым упор на теорию познания, а в ней — на разработку научного метода, философской логики, марбуржцы вовсе не предполагали этим ограничиться. Напротив, они мыслили свою работу над логическим "первоначалом" как фундамент для этики, эстетики, учения о человеке, теории культуры, социальной педагогики и т.д. И, конечно, для разработки широко понятого учения о науке как средоточии, центре культуры. В известной степени такая сложная система философских дисциплин, возводимая к логико-методологическим первооснованиям, была марбуржцами построена: она воплотилась в этических и эстетических сочинениях Когена, Наторпа, Кассирера, в кассиреровской теории языка и культуры, в социально Ориентированной педагогике Наторпа. Однако эти "прикладные" по отношению к теории метода сочинения были известны и повлияли значительно меньше, чем логико-методологическая программа неокантианцев из Марбурга и их критика Канта.
В центре же их программы, поскольку она была не только критикой кантианства, но и самостоятельной разработкой логико-методологических проблем, стояли исследования Г. Когена по философии математики и математического естествознания. Следуя Канту, неокантианцы-марбуржцы высоко оценивали моделирующую роль математики. Однако если Кант ставил вопрос о возможности априорных синтетических суждений (т.е. нового всеобщего и необходимого знания) именно в трансцендентальной эстетике, в учении о чистых формах чувственности - пространстве и времени, то Коген, Кассирер, Наторп объявили "привязывание" математики именно к созерцанию, хотя бы и "чистому", серьезной ошибкой. Чтобы исправить ее, учат марбуржцы, надо двигаться в двух главных направлениях — дать новое учение, во-первых, о предмете, а во-вторых, о первоначале мышления и познания. В вопросе о предмете ориентация марбуржцев ясна из следующих слов Наторпа: «...Предмет — это всегда проблема, целостный смысл которой может быть определен только по отношению к известным величинам уравнения, т.е. нашим фундаментальным понятиям, имеющим своим содержанием основные функции самого познания, законы их действия, в чем и состоит познание. Это их скорее можно назвать "данным" в познании, так как они являются тем, благодаря чему вообще обеспечивается познание. Но сам предмет никогда не дан, а напротив того, скорее задан; всякое знание о предмете, имеющее известную ценность для нашего познания, должно быть построено на основе главных факторов самого познания и может быть сведено к простейшим и фундаментальным элементам». "Данность", — говорит Наторп в статье "Кант и марбургская школа", — сама становится проблемой мышления". Подчеркнем: проблемой мышления, а не синтезом созерцания и его чистых априорных форм, как то было у Канта. Отсюда вытекает еще одно следствие, важное для понимания отношения неокантианства к тем предшествующим и некоторым современным им философским учениям, где на первый план так или иначе выдвигалось понятие бытия. Марбуржцы решительно отвергают такой "онтологизм": всякое неподвижное "бытие", считает Наторп, должно раствориться в движении мысли. О бытии, согласно философии марбуржцев, правомерно говорить лишь как о "мыслимом бытии", "бытии в мышлении" (Г. Коген). А первым, т.е. главным и изначальным видом такого бытия являются, согласно Когену, "математические числа и формы". В области математического, его познания и следует искать первоисточник мышления, нечто изначальное.
«Этот изначальный синтетический акт мышления, где, как в клеточке, уже содержится закон мышления и способ действия этого закона, в котором как бы задано уже все то, что развертывается затем в истории науки, Коген назвал "первоначалом" (Ursprung)». А моделью первоначала становятся для Когена те черты математического синтезирующего мышления, благодаря которым оно само творит и себя, и свой предмет. Дело в том, что математика, особенно концепция бесконечно малого, демонстрирует способность человека, с одной стороны, мыслью творить свои предметы, с другой стороны, благодаря воплощению предметов в числе, превращать их в своего рода "реальность", точнее, в идеальное бытие.
Марбургские неокантианцы вполне определенно именовали свою концепцию идеализмом. При этом давалось (например, П. Наторпом) разъяснение относительно особенности неокантианского идеализма:
«Истинный идеализм не есть идеализм элеатского "бытия" или идеализм все еще неподвижных "идей" ранней эпохи Платона, а идеализм "движения", "изменения" понятий, согласно "Софисту" Платона, идеализм "ограничения безграничного", вечного "становления бытием", согласно "Филебу". Все это мы находим у Канта, когда он рассматривает мышление, как нечто самопроизвольное, т.е. как созидание на основе бесконечности, а потому как действие, как функцию». «Не удивительно, — отмечает П.П. Гайденко, — что обычно неокантианцев критикуют за субъективный идеализм. Однако это неточно. Обращение неокантианцев к математическому естествознанию побудило их представить последнее именно как свободное от всякого субъективного, партикулярного; идеалом науки в конце концов является окончательное освобождение от "точки зрения", с которой осуществляет рассмотрение некоторый "наблюдатель". Нет ли какого-нибудь понятия мира, свободного от всякой партикулярности, которое так описывает мир, как он выглядит не с точки зрения того или другого, а "с ничьей точки зрения (von Standpunkt von Niemand)"?» Однако этот идеал, согласно Кассиреру. никогда не может быть достигнут: "наука лишь бесконечно стремится к нему, это стремление движет ее вперед".
Более ранняя неокантианская концепция познания и опыта нашла свое развитие и видоизменение в "философии символических форм" Э. Кассирера, разработанной в 20-х годах XX в. В основе этой концепции — обычные для неокантианцев, в том числе и для раннего Кассирера, элементы: отрицание вещи самой по себе и корректировка кантовской трансцендентальной эстетики. Еще в "Познании и действительности" на место вещи самой по себе, вещи как таковой (и категорий, подобных субстанции) поставлена категория отношений. «... Настоящая функция понятия заключается не в том, что посредством него абстрактно и схематически "отображается" данное многообразие, а лишь в том, что оно содержит в себе закон отношения, посредством которого и создается новая и своеобразная связь многообразия». В результате соединения опытов изменчивые впечатления как бы логизируются, превращаются в постоянные "объекты". Непреодолимая для метафизики противоположность "мысли" и "бытия" фактически снимается, заявляет Кассирер. Для мысли в опыте заданы не только понятия, логически объединяющие его многообразие, но и "определенные направления", благодаря которым движение познания перестает быть делом индивидуального произвола и подчиняется строгим объективным правилам.
В философии символических форм также сохраняется центральное значение категории отношений. Однако трактовка познания в целом видоизменяется под влиянием того, что первостепенная роль теперь скорее отводится не математике и логике, а мифу, религии, искусству, где концентрируются творения, образующие "символический мир". Для объяснения этого мира Кассирер прибегает и к анализу "нашей внутренней жизни", и к ссылкам на культуру как сверхиндивидуальное начало. Соответственно меняется структура учения о познании. На роль "первоначала" начинает претендовать "символ" . В ранней неокантианской концепции познание рассматривалось как выведенное из первоначала отнесение одной логизированной стадии познавательного процесса к другой. Согласно философии символических форм, мысль обращается не к действительности, а к символам, знакам, которые становятся "представителями предметов". Символы "замещают" и восприятия: только через язык воспринимаемая реальность как бы заявляет о себе. Типы реальности изначально, априорно бывают "представленными" через типы "символических функций", т.е. через язык, познание, миф, религию, искусство.
Соответственно перемещению внимания к символам существенно расширяется поле исследования и интерес Кассирера подвигается от учения о познании, методе, понятиях и суждениях к философии культуры.
Этико-социальное учение представителей марбургской школы вскоре после его обнародования тоже стало предметом острых дискуссий. Впрочем, обе эти стороны концепции — в определенном согласии с Кантом — мыслились в единстве: научный метод требовался и для обоснования этики, социальной философии. Философы, вышедшие из марбургской школы неокантианства, различались по своим политическим и социальным воззрениям. Но в целом они придерживались либо социалистических, либо либерально-демократических убеждений.
Г. Коген считается одним из теоретиков этического социализма. Другие теоретики этического социализма — К. Форлендер (автор книг "Кант и социализм", 1906; "Кант и Маркс", 1909), Л.Вольтман (автор работ "Система морального сознания", 1898, "Исторический материализм. Изложение и критика марксистского мировоззрения", 1900) — сделали попытку выявить преимущества неокантианского этического социализма перед утопическим (хотя и имеющим определенное этическое содержание) марксистским учением о социализме. В фундаменте этического социализма неокантианцев — следующие тезисы. Социализм — не некая реальность, данность, "вещь сама по себе", а идея, которой никогда не суждено стать реальностью. Причина как раз в том, что социализм рождается и существует только как "бесконечная", прекрасная — прежде всего в этическом отношении — социальная цель, движение к которой возможно, реально, даже (по Когену) необходимо. Но ее реализация, воплощение ее в действительность недостижимы. Марксизм-ленинизм всегда подвергал когеновскую концепцию этического социализма уничтожающей критике, настаивая на реализуемости и необходимости "воплотить в действительность" идеалы социализма. История скорее подтвердила правоту Когена: чем ближе, "реальнее" становился социализм, тем более тускнели, противоречили действительности его "высокие" идеалы. И если так называемый реальный социализм к концу XX в. потерпел крах в разных странах планеты, то социализм как идея, этико-социальный идеал продолжает существовать и, по-видимому, имеет будущее, ибо отвечает вряд ли исчезающим мечтам некоторых индивидов и социальных групп о "царстве" всеобщих равенства и счастья.
Эрнст Кассирер, который в 1933 г. был вынужден эмигрировать из Германии, еще до прихода фашистов к власти защищал демократические ценности (в книге "Идея республиканской конституции", 1929), предупреждал об опасности их утраты. После второй мировой войны в книге "Миф государства" (1946) он подверг резкой критике теорию и практику тоталитарного государства.
До сих пор речь шла о марбургской школе неокантианства. Между тем почти одновременно с нею в Германии, во Фрайбурге существовала другая — фрайбургская, или юго-западная, немецкая неокантианская школа.
|
© SokratLib.ru, 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://sokratlib.ru/ "Книги по философии" |